Литература конца XIX – начала XX века

Коллектив авторов

3

В 1905 г. вышел первый сборник стихов Николая Степановича Гумилева (1886–1921) «Путь конквистадоров», о котором впоследствии сам поэт не любил вспоминать в связи с его, как считал автор, художественной незрелостью. Затем появился сборник «Романтические цветы» (1908). В обеих книгах заметны отзвуки увлечения поэта творчеством символистов и поэзией парнасцев. Более самостоятельно Гумилев выступил в сборниках «Жемчуга» (1910; посвящен В. Брюсову) и «Чужое небо» (1912).

В ранней поэзии Гумилева господствовали апология волевого начала, романтизированное представление о «сильной личности» ницшеанского толка, которая решительно утверждала себя в необычно ярком, декоративно-экзотическом мире, где-то в далеком прошлом, в тропических странах. Его герои – жестокие, властные завоеватели, конкистадоры, открыватели новых земель. Среди них и герои, не лишенные индивидуалистического позерства, человек «без предрассудков», жестокий и храбрый воин. Это высокомерный

римлянин Помпей, подчинивший своей воле захвативших его в плен пиратов («Помпей у пиратов»), и внешне импозантные, но бездушные капитаны (цикл «Капитаны»).[ 1101 ]

1101

Гумилев Н. Жемчуга. Стихи. 1907–1910. Изд. 2-е. СПб., «Прометей», 1918, с. 79.

Опубликованная в «Аполлоне» декларация Гумилева в основном была направлена против эстетики «младших» символистов. Утверждая, что акмеизм отдает предпочтение «романскому духу перед германским», Гумилев писал, что у акмеистов «светлая ирония, не подрывающая корней нашей веры, ирония, которая не могла не проявляться хоть изредка у романских писателей, стала теперь на место той безнадежной, немецкой серьезности, которую так возлелеяли наши символисты».[ 1102 ] Своеобразная ирония характерна для ранних романтических произведений Гумилева. Таковы, например, стихотворение об «изысканном жирафе», живущем у озера Чад («Жираф»), и «Неоромантическая сказка» о людоеде, заключенном в «башню мрака, башню пыли».[ 1103 ]

1102

Аполлон, 1913, № 1, с. 42–43.

1103

Гумилев Н. Романтические цветы. Стихи 1903–1907 гг. Изд. 3-е. СПб., «Прометей», 1918, с. 74.

Гумилев не был поэтом-лириком. В его творчестве отсутствует лирический герой, объединяющий воедино стихи определенных периодов. Это поэт, не склонный к созданию лирических циклов, что было характерно для символистов. Такие циклы появятся у Гумилева лишь в последние годы жизни. Стихи, в которых поэт выступает от первого лица, обычно погружены в мир экзотики, литературы, истории: «Я закрыл Илиаду и сел у огня…» («Современность»), «О Леконте де Лиле мы с тобой говорили…» («Однажды вечером») и т. п. В сборнике «Романтические цветы» был намечен двойственный облик поэта. В открывающем книгу «Сонете» читаем: «Как конквистадор в панцире железном, Я вышел в путь и весело иду». В этом же сборнике поэт манерно заявлял: «Сады моей души всегда узорны…» («Сады души»). Эта нарочитая двойственность и манерность будут характерны для него и в дальнейшем. В его стихах «было что-то холодное и иностранное», отмечал А. Блок.

Гумилев много путешествовал. В поэме о Колумбе («Открытие Америки», 1910) им воздана хвала «Музе Дальних Странствий». Экзотика стала не только темой, ею был пропитан сам стиль Гумилева. От стилизованной экзотичности и декоративности он стал избавляться, когда ближе узнал Африку. В 1911–1913 гг. Гумилев дважды посетил ее. В последний раз он возглавил экспедицию, организованную с целью сбора материалов для этнографического музея Академии наук. Работа эта увлекла поэта. Он писал:

Есть музей этнографии в городе этомНад широкой, как Нил, многоводной Невой,В час, когда я устану быть только поэтом,Ничего не найду я желанней его.[ 1104 ](«Абиссиния»)

1104

Гумилев Н. Шатер. Стихи 1918 г. Севастополь, «Цех поэтов», 1921, с. 24.

И если К. Бальмонт знакомил читателя с культурой Латинской Америки, то Гумилев в русской поэзии стал зачинателем африканской темы.

Я пробрался в глубь неизвестных стран,Восемьдесят дней шел мой караван…Мы рубили лес, мы копали рвы,Вечерами к нам подходили львы.[ 1105 ]  («У камина», 1911)

Стихи об Африке, такой далекой в представлении читателей начала века, придавали особое своеобразие творчеству Гумилева. Африка в его поэзии овеяна романтикой и полна притягательной силы: «Сердце Африки пенья полно и пыланья» («Нигер»). Это колдовская страна («Абиссиния»), ее омывают «колдовские струи» («Красное море»), на каждом

шагу в ней путешественника подстерегает опасность (см., например, стихотворение «Африканская ночь», 1913).[ 1106 ] Однако это Африка далекая от реальной Африки, в которой бесчинствует кровавый колонизаторский разгул.

1105

Гумилев Н. Чужое небо. Третья книга стихов. СПб., «Аполлон», 1912, с. 50. – На самом деле – четвертая книга: Гумилев исключил из счета свой первый сборник.

1106

Гумилев Н. Колчан. Стихи. Пг., «Гиперборей», 1916, с. 53.

Прославляя открывателей и завоевателей дальних земель, Гумилев все же не всегда закрывал глаза на судьбы покоряемых ими народов. Свидетельством тому служит «Невольничья» (1911) из цикла «Абиссинские песни» (в ней невольники мечтают пронзить ножом тело угнетателя-европейца) или «Египет» (1918).

В этом стихотворении симпатию поэта вызывают не властители страны – англичане, а ее истинные хозяева, те,

Кто с сохою или с бороноюЧерных буйволов в поле ведет.[ 1107 ]

1107

Гумилев Н. Шатер, с. 13.

Выступая в качестве лидера акмеизма, Гумилев требовал от поэтов большого формального мастерства. Для его собственной поэзии характерна чеканность стиха, строгость композиции, подчеркнутая четкость в сочетании слов, тяготение к зрительному образу. Чаще всего Гумилев-поэт повествует, его излюбленный жанр – баллада с ее энергичным ритмом. В то же время его поэзия лишена серьезного жизненного содержания. В статье «Преодолевшие символизм» В. Жирмунский писал о Гумилеве: «Его стихи бедны эмоциональным и музыкальным содержанием; он редко говорит о переживаниях интимных и личных <…> Для выражения своего настроения он создает объективный мир зрительных образов, напряженных и ярких, он вводит в свои стихи повествовательный элемент и придает им характер полуэпический – „балладную“ форму».[ 1108 ]

1108

Рус. мысль, 1916, № 12, отд. 2, с. 50.

Экзотическому красочному миру Гумилева, крайне далекому от подлинной реальности, свойственна патетическая приподнятость, но вместе с тем его поэзия холодна и вычурна. Любимым поэтом акмеиста был Т. Готье, художественному завету которого он следовал:

Созданье тем прекрасней,Чем взятый материал Бесстрастней –Стих, мрамор иль металл.[ 1109 ] («Искусство»)

В статье «Как я учился писать» Н. С. Тихонов, отметив тематическую и содержательную чуждость поэзии Гумилева новому времени, вместе с тем говорил, что у этого поэта можно поучиться «искусству образа, экономии стиха, ритмике».[ 1110 ]

1109

Аполлон, 1911, № 9, с. 59. – Перевод Н. Гумилева. Ему же принадлежит перевод книги Т. Готье «Эмали и камеи» (СПб., 1914).

1110

Литературная учеба, 1930, № 5, с. 105.

На первую мировую войну Гумилев, вступивший добровольцем в лейб-гвардейский уланский полк, откликнулся «Записками кавалериста»[ 1111 ] и рядом стихотворений, в которых прославление войны сочеталось с религиозной символикой («Серафимы ясны и крылаты, За плечами воинов видны» – «Война», 1915).[ 1112 ]

Когда же суровая правда жизни объективно врывалась в произведения о войне (примером может служить «Наступление», 1914), –

1111

Гумилев и ранее выступал как прозаик, прибегая порою к стилизации, – см., например, «Радости земной любви. Три новеллы» («Весы», 1908, № 4). В 1922 г. в Петрограде вышел сборник рассказов Гумилева «Тень от пальмы». Гумилев выступал и как критик. Статьи его собраны в книге «Письма о русской поэзии» (Пг., 1923).

1112

Гумилев Н. Колчан, с. 9.