Литературная Газета 6273 (№ 18 2010)
Шрифт:
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Её ночи лучше моих дней
Искусство
Её ночи лучше моих дней
ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ
Ориентальная
Когда «1001 ночь» называют сборником арабских сказок, я не возражаю: принято, так принято. Однако в душе протестую всегда: «сказка вообще» не вдохновляет поэтов. Тогда как упомянутый сборник служит источником страстного стиха тому, кто по складу воин и путешественник, купец и авантюрист, мореплаватель и стрелок.
Стих бывает напевным, будто голос муэдзина; порой – пышным и гладким, как обольстительная речь купца; в особых случаях – витиеватым и парадоксальным, словно мудрость суфия; и всегда – пряным, как воздух восточного базара, проперчённый до ожога, отягощённый мускусом и амброй.
Восток творил утончённые метафизические концепции, когда европейские рыцари не умели читать. Восток создавал невероятно бессмысленные предметы роскоши, когда главное украшение европейского замка – гобелен – всего лишь уменьшало сквозняки. Восток учил Европу поэзии.
Ориентальную плутовскую притчу менее всего можно назвать «бытовой сказкой». Почти каждая такая история покоится на суфийской основе, и эта основа ничуть не спрятана. Тогда как древнейшая «сказка» Европы оторвалась от священных корней, превратилась в «бытовую» и ушла в балаган, благородным людям оставив лишь младших сестёр: сказки волшебную и героическую.
Выражение «Восток – дело тонкое» не имеет смысла. Он прост, если вдохнёшь его воздух полной грудью и не отравишься.
Восток пропитан любовным потом и кровью.
Как, скажите, этот терпкий аромат воплотить в балете? Только обратившись к Востоку.
Каждый спектакль «Кремлёвского балета» – попытка рассказать о чём-то, что лежит глубже фабулы. Если это «Снегурочка», то властно заявит о себе миф; если Андрей Петров, хореограф чуткий и бесстрашный, берётся за проделки Фигаро, то ожидать от них нужно полного погружения в смеховую культуру; если театр обращается к «1001 ночи», то – будьте уверены – вас окутает знойное марево Бухары, Самарканда, Дамаска, Баку. И не оставит надежда на то, что за раскалённым дувалом спрятан тенистый сад.
Новая премьера театра – событие, выдающееся даже из ряда громких хореографических постановок последнего времени. «1001 ночь» может быть названа народной не только потому, что публике спектакль понравится. Его создавали лучшие представители народа.
Композитор – народный артист СССР Фикрет Амиров.
Среди авторов либретто – два народных писателя Азербайджана Максуд и Рустам Ибрагимбековы.
Хореограф – народный артист России Андрей Петров.
А сыгран спектакль в декорациях народного художника
Амиров написал свой балет в 1979 году. Слушая его сегодня, понимаешь, что Страна Советов была бережлива к «народным» званиям отнюдь не из скупости. Музыка Амирова отважно мелодична, в ней слышны отголоски мугамов, но нигде композитор не опускается до искусства этнических резерваций. Он не пытается пересказать историю, в музыке если находишь быт, то вскоре чувствуешь кожей: это всего лишь позвякивают стаканчики «армуды». А чайхана – это уже метафизика! Ибо в реальности «армуды», плотно вжатые в подстаканники, не звякают никогда.
О Салахове нужно говорить не здесь. Я не являюсь специальным знатоком его творчества, но то, что известно мне из его наследия, вызывает глубочайшее почтение. Познакомиться с Таиром Теймуровичем было для меня большой честью.
И огромной радостью – ещё раз насладиться танцем любимых балерин.
Трудно сказать о танцовщиках что-то определённое в «1001 ночи». Не потому, что они плохи или бесцветны, нет: техническим разговором о позициях и линиях не хочется спугнуть волшебное ощущение трагического эротизма, двигающего повествование. Ведь всё начинается с супружеской измены, убийства, и вовсе не фигура палача, постоянно присутствующего на сцене, делает её лобным местом, ежеминутно готовым к жертвоприношению.
Высокий градус священной эротики поддерживает Шехерезада – обещающая, соблазняющая, затягивающая. Жертва – сам Шахрияр, он умрёт по всем законам мироздания, чтобы оплодотворить эту Вечную Женственность в её царстве – подземном, мифологическом царстве мёртвых, истинном «городе женщин». Балет о жизни, о возрождении.
Именно потому не замыкается он на том, чем единственно был очарован Михаил Фокин в «Шехеразаде». У Ибрагимбековых Аладдин чистит медную лампу, мореход охотится на птицу Рух, разбойников скопом отправляют туда, откуда и появляться-то им не было должно’, а праздник с подменой «принц и нищий» уничтожает старый мир и утверждает новый.
Очарование в том, что нам не читают лекцию о том, что кувшин, в котором находит смерть разбойник, – традиционный символ женского лона, что преступнику не место в мире гармонии и он возвращается в хаос; что убийство птицы есть укрощение женщины; что если правитель перестаёт думать головой, то его следует перевернуть, ибо мыслящий центр обязан находиться наверху…
Кристина Кретова в роли Шехерезады обходится без букв. На книжную мудрость намекают декорации – тайные знаки неведомой вязи Таира Салахова не позволяют нам забыть о том, что мы пребываем внутри текста.
Балерина ведёт ансамбль. Её слова суть актёры. Поскольку миф Шехерезады – женский, то и главными членами каждого высказывания-предложения являются танцовщицы. Будь то Алия Хасенова в роли неверной жены или Наталья Балахничёва как Царевна Будур, Александра Тимофеева в роли возлюбленной Синдбада, невеста Али-Бабы Екатерина Ударцева или жена глупого султана Валерия Побединская, все они – слова и буквы в причудливом монологе Кристины Кретовой.
Эту девушку критик Сергей Коробков показал читателю «Линии» через «Волшебную скрипку» Николая Гумилёва. Наверное, тогда она играла.