Литературная Газета 6297 (№ 42 2010)
Шрифт:
– И вы его принимаете?
– Это мой выбор. Каждый сам выбирает, как ему жить на новой «планете», на которой мы все внезапно оказались. Перечтите Левитанского:
Мера окончательной расплаты. Каждый выбирает по себе.
Не каждый музыкант, даже принадлежащий к когорте мировых знаменитостей, рискнёт «разделить» сцену с драматическим артистом, тем более если артист этот обладает таким вулканическим темпераментом, как у Филиппенко. Но Алексею Уткину нравится расширять горизонты своего любимого инструмента – гобоя – не только в пространстве музыки.
– Алексей Юрьевич, поверить слово музыкой так же сложно,
– Это просто ещё одна грань того же процесса. Для нас с Александром Георгиевичем было очень важно понять, насколько мы близки и понимаем друг друга. Программа рождалась методом проб и ошибок, довольно медленно и не являет собой целостный монолитный спектакль. Это композиция, составленная из огромного количества ингредиентов, причём композиция достаточно динамичная: что-то исчезает, что-то возникает. Изменения появляются почти перед каждым выступлением.
– Сложно работать с Филиппенко?
– Он сам – человек-оркестр. Может изобразить звуками всё, что угодно. Тонкая перенастройка на него присутствует обязательно. Ситуация, когда мы оба свободны и оба в импровизации, в такой программе невозможна. Слово быстрее доходит до слушателя, чем музыка. Оно придаёт образам чёткую конфигурацию, поэтому на текст публика реагирует живее. Музыку же, в особенности не очень известную, воспринимать сложнее. Поэтому, чтобы хоть как-то приблизиться к подаче такого артиста, как Филиппенко, надо не просто играть хорошо, необходима, если можно так выразиться, избыточная театральность.
– Только приблизиться?
– Переиграть его невозможно. Но можно как-то оттенить, взять на себя те настроения и ипостаси, в которых он бывает реже. Мы сосуществуем на сцене как некое единство противоположностей.
– Вы сказали, что в программе звучит в том числе и редко исполняемая музыка. Вы намеренно усложнили себе задачу?
– А разве интересно решать только простые задачи? Александр Георгиевич – большой знаток джаза, мне было интересно дать ему то, чего он ещё в руках не держал. Сегодня его уже не пугают ни Бриттен, ни Шостакович. Есть и совсем неизвестные широкой публике композиторы, например Бернхард Бах, один из представителей многочисленного музыкального «клана» Бахов. Непростая музыка делает текст, с которым она сопрягается, более ёмким. Я знаю, как публика реагирует на то или иное произведение: бравурное воспринимают быстрее, на знакомое реагируют живее. Но мы не ставили перед собой задачу вызвать у слушателей ту или иную реакцию. Нам хотелось побудить их к размышлению о жизни. Ну а как это получается, судить тем, кто придёт к нам на концерт.
Беседовала Ксения ВИШНЕВСКАЯ
Вечер «Триумф художественного вкуса» состоится 20 ноября в концертном зале «Оркестрион» (ул. Гарибальди, 19)
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Время Теннесси У.
Искусство
Время Теннесси У.
ПРЕМЬЕРА
В Московском театре сатиры режиссёр Юрий Ерёмин провёл героев Теннесси Уильямса «Между светом и тенью»
Странное дело! Когда у нас в стране не было (во всяком случае – официально)
Свой спектакль Ерёмин собрал из разных версий пьесы, которая начиналась в 1939-м как «Битва ангелов» и обрела свою окончательную форму как «Орфей спускается в ад» в 1957-м. Режиссёр убрал несколько третьестепенных персонажей, свёл к минимуму «негритянско-ку-клукс-клановскую» линию сюжета и перенёс действие в середину 70-х, поместив героев в стеклянный «аквариум» магазина готовой одежды. Многослойная прозрачность ерёминской сценографии помогает зрителю погружаться в пространство спектакля ровно на ту глубину, на какую ему хватит сил.
Можно остаться на уровне трагедии несбывшейся любви, тем более что сыграна она на полную катушку: без сериальных поддавков, какие и в театре уже, увы, совсем не редкость, и, что ещё ценнее, без смакования торжества животной страсти, чем постановщики грешат ещё чаще. Наталья Карпунина – Лейди и Стас Николаев – Вэл (в первом составе играют Алёна Яковлева и Андрей Барило), не возводя своих героев в ранг ангелов, не затушёвывая присущих им человеческих слабостей, граничащих с ущербностью, играют тот самый огонь под пеплом, который подразумевает не просто борьбу человека с самим собой, но и некое внутреннее преображение. И в моменты, когда герои, корчась от нестерпимой боли, сбрасывали с себя скорлупу, ставшую их второй кожей, в зале повисала такая напряжённая тишина, что упади на пол спичка, было бы слышно. Но вот что показательно: горячее всего публика аплодировала в сцене, когда Лейди сообщает Вэлу, что ждёт от него ребёнка, а тот признаётся, что счастлив этим…
Появление Александра Ширвиндта в роли Дэвида Катрира (превратившегося из брата в отца Кэрол) – пример того, как в две-три реплики можно вложить судьбу своего персонажа: в коротком «я не знал» сквозь спасительный пофигизм прорывается вселенских размеров тоска о жизни, проданной за бесценок. А вот Анастасии Микишовой, несмотря на то что Кэрол Катрир располагает гораздо б'oльшим количеством сценического времени, сделать свою героиню живой и естественной пока не удалось: для влюблённой женщины она слишком спокойна, для хипповой девчонки – чересчур «правильна», несмотря на своё весьма живописное одеяние (художник по костюмам – Виктория Севрюкова).
Есть в спектакле и ещё одна несомненная актёрская удача. Юрий Воробьёв делает шерифа Толбота таким узнаваемым, что оторопь берёт. Вэл выводит шерифа из себя не только своей независимостью, хотя одного этого было бы достаточно, чтобы выдворить чужака за пределы графства. Он покусился не только на официальную власть, коей наделён сей служитель законного беззакония. Он поддержал готовую подняться на крыло Ви Толбот (Юлия Пивень), и в шерифе заговорил вовсе не оскорблённый супруг, а зверь, из лап которого пытаются вырвать законную добычу: приковать к земле человека легче (да и надёжнее), чем попытаться вслед за ним от неё оторваться. Вот это «держать и не пущать», сыгранное почти без слов, и производит ошеломляющее впечатление. И от этого ещё грустнее, что Вадиму Завьялову (Джейб Торренс) не хватило темперамента (а возможно, понимания психологической «правоты» своего персонажа) на короткую, но принципиально важную сцену признания. Не нравственность влюблённых парочек блюли Торренс со товарищи, поджигая виноградник пришлеца-итальяшки, не мужскую свою честь защищал он, убивая Лейди и Вэла: привыкшие ползать рубят крылья тем, кто умеет летать или хотя бы пытается оторваться от земли.