Литературная Газета 6327 (№ 23 2011)
Шрифт:
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Чистые и нечистые...
Портфель "ЛГ"
Чистые и нечистые...
Отрывок из романа «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»
Владимир БОГОМОЛОВ
Камень не человек,
а и тот рушится…
Работа казалась бесконечной. Затруднений в установлении личности не возникало только в тех случаях, когда у репатриантов имелись документы или когда достоверность их показаний мог подтвердить ещё кто-нибудь из соотечественников, с кем находился в лагере или отбывал рабство, чаще всего это были перемещённые немцами лица, мужчины в возрасте за 50 лет, угнанные в Германию на разные работы.
Все десять сообщали одно и то же: работал у бауэров… на строительстве и ремонте дорог… на химзаводе… в угольных карьерах.
Среди них запомнился мне маленький, сморщенный хромой старик лет шестидесяти, малограмотный белорусский пастух.
Когда он вошёл, я пригласил его к столу и удивлённо спросил:
– Дед, расскажите, вы-то как оказались в Германии?
Он присел на кончик стула, согнув правую ногу и вытянув вперёд укороченную и несгибаемую в колене левую, снял с головы картузик, пригладил рукой слипшиеся от пота волосы, положил на колени тяжёлые узловатые руки с обломанными чёрными ногтями и, не поднимая головы, монотонным голосом с выраженным белорусским акцентом сказал:
– Дык обнакновено… Немчура попервости кады прийшла разарила калхоз, а он у нас был дюже багатый… Я хромоножка с детства, у калхозе був пастухом… Кады начали действовать партызаны немцы дяревню спалили… жанчин и дзятей парешили… маладых парней постреляли… мужиков постарее кудай-то увязли, а меня уместе со скатом пагнали пеше в Германию… Там определили в лагер… Вскорости туды прыехали помещыки по ихнему гросбауэры набирать у свои хозяйства людзей на работы. Усех пастроили на плацу, а они хадзили удоль рядов, шупали мускулы, запускали, как лошадям, в рот пальцы, шоб поглядзеть, нет ли цынги, аль другой заразы, заставили спустить портки, раздвинуть ляжки и зачем-то сматрели задницы… Работал у поле… на ферме… загатавливал корма… копал бурты… хадзил за каровками… эта мне прывычно… Хрицы энти хоч и не военые усе нелюди… Для них мы были что вошь, хуже сабаки, наче как руской свинёй не звали… Кормили отбросами… гнилью… очистками… брюквой, нещадно били, запросто так по морде до крови… Кали замечали, што кто-никто украдкой подъедал свиное пойло или не ндравился твой погляд, не давали ниякой жратвы и вады на тры дни або сажали в загон к галодным свиням, те визжали и нападали на нещасного, гатовыя отожрать у него усё, что укусит, пряма каки-то свини-хфашисты…
Для оформления фильтрационной справки перемещённым лицам достаточно, как правило, было опроса: деду и остальным таким же работягам не придётся долго кантоваться в лагере, и первым эшелоном они будут отправлены на родину.
Опросные листы на перемещённых и освобождённых из лагерей гражданских лиц с пометкой «Нуждается в проверке» затем отправляли к дознавателям, которые проводили более детальный опрос, выясняли: каким образом попал в Германию? был ли в лагере или только использовался на работах и каких? был ли в немецких лагерях и каких? с кем общался в лагере? знает ли тех, кто сотрудничал с немцами?
Дознаватели вели следственные дела. Помимо того, что в процессе углублённого опроса они вычисляли подозреваемых лиц, к ним потоком поступали от самих репатриантов доносы о предателях и сообщения о сотрудничестве с немцами. Предстояло выяснить, имелось ли это на самом деле или было стремлением доносившего таким образом расплатиться за старые обиды или, что было чаще, оговорив другого, самому попытаться обелиться. По окончании следствия дознаватели или выдавали фильтрационную справку и отправляли на родину с припиской прохождения дополнительной проверки по месту прибытия, или передавали оперативникам в отдел контрразведки для спецпроверки.
Капитан Малышев во время опроса перемещённых и освобождённых из лагерей гражданских лиц или ведения следствия, задавая вопросы репатриантам, никогда не повышал голоса, обращался к ним на «вы», бывал даже любезен, но не без уксуса, в чём я убедился во время опроса женщин-репатрианток, не выказывал раздражения, когда они хитрили или явно врали, не угрожал репрессиями.
И в этот раз он был сама выдержка и спокойствие.
Он сидел в своём кабинете за столом и бегло просматривал документы. Мельком взглянув на вошедшего, который был в этот день сороковым, предложил ему сесть.
– Фамилия, имя, отчество?
– Волович Степан Иосифович.
– Год рождения?
– С девятьсот четырнадцатого.
– Где вы жили и чем занимались до войны?
– Я уже всё рассказывал, посмотрите в моей анкете, там всё это есть.
– Расскажите ещё раз.
– Я жил в Витебской области… в Белоруссии… под Полоцком… Может, слыхали место такое – Оболь? Сирота… Здесь окончил 6 классов… Потом – колхоз…
– Где вы проживали в период оккупации и чем занимались?
Волович глухо кашлянул, лицо стало сосредоточенным.
– Где я проживал в оккупации, – переспросил он, – да там же, в Оболи. Лицо его передёрнула непроизвольная нервная судорога, и он с видимым трудом продолжил:
– В войну немцы разорили наш колхоз… Деревню сожгли… Мне и брату пришлось податься на торфоразработки. Там я поработал до осени сорок третьего. Несчастье тогда случилось…
Волович попросил разрешения закурить и, затянувшись, исподлобья посмотрел на капитана. Малышев пододвинул к себе бутылочку с чернилами, заправил ручку и стал что-то писать. Вдруг его рука задержалась на полуслове: не то усомнился в чём-то, не то… Он поднял на Воловича слегка прищуренные уставшие глаза и спросил: