Литературная Газета 6335 (№ 31 2011)
Шрифт:
– Не преувеличивай. Не сравнивай несравнимое.
Смущается, но вижу – рад. Какому поэту не приятно сравнение с Пушкиным!..
Была у Орлова восхитительная черта: он не придавал себе значения. Особого. Серьёзного. Столь необходимого, казалось бы, для человека его положения. Проигрывал на местах президиумов и на страничных перечислениях, хотя и обижен никогда не был – слишком заметен. Выигрывал в общении – нет солидности, прост, о себе не толкует, людям помочь норовит, посему окружён со всех сторон людьми и их делами. Выглядел молодо, следы ожогов спасли его от морщин.
Он был прекрасным сыном и мужем, отцом и дедом. На себе узнала, какой он был брат. Всегда тянулась к братству в дружбе. С Орловым встретилась после нескольких сильных разочарований. Стал братом с первой минуты встречи и остался до последнего дня.
Интуитивен. Слишком. Порой не хочешь, чтобы он заметил в тебе нечто, скрываешь, а он чувствует:
– Почему плохое настроение?
– Нет, хорошее.
Добиваться не станет, сделает так, чтобы через минуту забыла свои печали. Не задумываясь поступится собственными делами и заботами.
– Зачем ты потащился меня веселить? Тебе нужно было свои дела делать.
– Вот ещё! Мне самому хотелось поболтать, поболтаться.
Была в нашей дружбе одна немаловажная деталь. Орлов на фронте был танкистом. Мой отец – танковый конструктор.
Рвалась я познакомить Орлова с отцом. Отец очень хотел встретиться. Читал его стихи. Любил их. Мне выговаривал: «Ты мудришь, а у него в стихах всё ясно». Однажды Орлов заставил меня показать отцовские фотографии, статьи, очерки о нём и танке Т-34.
– Если начну писать прозу, приду к твоему отцу…
– При чём тут твоя проза? Приди просто так. Он давно тебя ждёт.
– Просто не приду. Не спрашивай. Трудно объяснить. Робею, что ли?
Иногда он соглашался прийти, но в конце разговора опять отказывался. Однажды решился приехать на дачу. Отец ждал, приготовил настойку собственного производства, знаменитую среди его друзей, – «Двенадцать разбойников».
– Орлов непьющий? Ничего, попробует.
Не приехал.
На следующее утро, разъярённая, позвонила ему.
– Знаю, неприлично, глупо. Лариса, я приезжал. Ходил за забором. Видел его. Не веришь? В голубой рубашке он был. В цветнике возился. Высокий, мощный. С колен тяжело вставал. Седой, лысоватый. Ты ему соломенную шляпу от солнца принесла. Ну, веришь теперь?
– Как объяснить всё это?
– Не знаю.
Он пришёл на отцовские похороны. В 1976году. Не один, с женой. Я видела его сквозь горе. Понимала: пришёл он не к моему отцу, а к своему несбывшемуся другу.
Лишь на год пережил Орлов моего отца. И снова гроб, цветы, музыка, солдатский караул у гроба.
Он не успел состариться. Не сумел. Сгорбленный, с палочкой? Нет! Образ старости его не коснулся. Перехитрил её. Пусть ценою жизни. После смерти стал больше и выше, как это бывает с настоящими явлениями жизни. Упал забор защитительной скромности, и поэт предстал перед миром таким, каким был.
* * *
По сей день не ощущаю его отсутствия. Поначалу словно обида была: зачем ушёл? Не поговоришь, не спросишь. Жена его Виолетта, разбирая Серёжины бумаги, в самых неожиданных местах – под
Замечала в Орлове интересное соединение неуверенности в себе с уверенностью в себе. Фронтовики много выступали с трибун. Рассказывали, как бились с врагами. О своих подвигах говорили. Не видела, не слышала Орлова в такой роли. Он не любил говорить со мной о войне, уверенный в том, что женщине о плохом лишнего знать не нужно.
В военных стихах был конкретен, точен, но военные стихи его часто выглядели не по-военному, без ложного пафоса.
Это очень похоже на дом,
Можно, сидя на хвое, вздремнуть.
И танкист задремал над огнём,
Улыбаясь устало, чуть-чуть.
Чувство всемирности, глобальности мироощущения также всегда ощущалось в его стихах. Это и знаменитое «его зарыли в шар земной», и другие строки:
Идут солдаты, от сапог
До плеч белы в пыли,
Среди исхоженных дорог
По лону всей земли.
Была в его стихах особая задушевность, домашность, пусть даже о войне. Думаю, врагов у него в литературном мире не было. Хотя как знать. Может, ко мне его враги не подходили, понимая, что сочувствия не встретят. Ему не нужно было ничьё сочувствие, зато сам всем сочувствовал.
– У Леонида теснота в квартире, пятеро в двух комнатах.
– А у тебя сколько?
– Шестеро в двух. Но я привыкший. Тесней, чем в танке, не будет.
Лицо танкиста любили поэтизировать его друзья, поэты и при жизни и после неё.
«Был в юности, как бронза, обожжён,
Навылет ранен временем свинцовым».
Сергей Давыдов
«Лицо красивое, как время».
Марк Максимов
«Думал ли, ведал ли смолоду,
Весь изувечен войной,
что через отчую Вологду
улицей ляжешь одной?»
Олег Шестинский
Все, кто знал и любил его, вспоминая Сергея, непременно говорят и пишут про обожжённое лицо, в котором я спервоначалу не увидела никакой обожжённости, хотя она была очевидна. Он смотрел навстречу так открыто и заинтересованно, улыбался так радостно, что могло бы показаться, всю жизнь мечтал об этой встрече, хотя было всё далеко не так. Орлов читал мои стихи в периодике, к некоторым из них у него были претензии, и он мгновенно воспользовался возможностью их высказать.