Литературная Газета 6361 (№ 9 2012)

Литературная Газета Литературка Газета

– Не буду скрывать, что мой дебют напрямую связан с "ЛГ". Ровно полвека назад ("ЛГ", 1962, № 87) в вашей (тогда ещё четырёхполосной) газете появились мои стихи с добрым напутствием П.Г.Антокольского. Поэзия тогда пребывала в фокусе общественного внимания, и после таких авансов был шанс проснуться знаменитым. До "многотомных" трудов было ещё далеко, я, правда, широко печатался в периодике - от "Октября" до "Нового мира" (что в тогдашнем поляризованном литературном контексте было крайне необычно), издал несколько поэтических книжек, которые, не могу сказать, чтобы не были замечены. Но, знаете, как сказала Ахматова, когда, кажется, С. Городецкий подарил ей свою семнадцатую книгу: "Дорого бы я дала, если кто вспомнит, как называлась шестнадцатая[?]" (цитирую по памяти). Жизнь повернулась так, что "с

лирой" всё-таки пришлось расстаться, причём на довольно долгое время. В какой-то момент меня потянуло в архивы, истинность документа показалась куда убедительнее собственных лирических предположений. Захотелось толковать об истории напрямую, держа в руках "аргументы и факты". Но это совершенно иной тип миропостижения и мирочувствования. Уже приходилось говорить, что для поэта неписание стихов - это наказание божие, посылаемое для вразумления и раскаяния. Поэзия не терпит измен - даже с Достоевским. Ибо она - самый глубокий и одновременно самый болезненный способ самопознания, не признающий духовных альтернатив. Но если ты чувствуешь, что можешь "осуществить себя" каким-то иным путём (хотя, возможно, это лишь повод уйти от боли), не надо противиться подобному "фаустовскому" искушению. Впрочем, Вл. Соловьёв продолжал писать стихи, профессионально занимаясь философией. С другой стороны - Карамзин (надеюсь, вы не заподозрите меня в безумных аналогиях!) на вершине литературной славы порывает с изящной словесностью и с головой уходит в "Историю государства Российского". Между тем этот текст довольно высокого художественного порядка. "История принадлежит царю", - утверждает Карамзин. "История принадлежит поэту", - мягко "поправляет" его Пушкин. Может ли примирить их формула "Поэт[?] ты царь[?]"?

– Но не потому ли ваши документальные повествования воспринимаются как художественные тексты, что они написаны поэтом? И в этой связи можно ли говорить о том, что поэтический опыт как-то повлиял на ваши исследования - не только на уже ставшие классическими книги о Достоевском, но и на работы о Л. Толстом, М. Булгакове, О. Мандельштаме, Н. Заболоцком и других?

– Без этого, видимо, не обошлось - прежде всего потому, что человек един, он целостное существо. Поэзия, как сказано, "езда в незнаемое", а в своих историко-биографических штудиях я всегда старался брать сюжеты практически не известные, "непрочитанные", таящие в себе некую загадку. Не уставал изумляться постигаемым в ходе работы "странным сближениям" - например, в жизни того же Достоевского, которого судьба "вдруг" сводит с его будущей женой в часы, когда совсем неподалёку совершается казнь, как две капли воды похожая на ту, через которую он прошёл в 1849 году на Семёновском плацу. Или когда в свой смертный час он оказывается ближайшим соседом террориста-подпольщика, и оба они становятся действующими лицами общей исторической драмы. В исследовательском поле счастливо найденная "рифма" служит таким же подтверждением подлинности (в том числе подлинности научного переживания), как и в стихе. Кроме того, поэтический опыт дисциплинирует прозу, как ни странно, уберегая её от так называемых поэтизмов, требуя предельной точности. Метафора - кратчайшее расстояние между смыслами. Недаром И. Бродский говорил, что поэзия - наша видовая цель. То есть, очевидно, имея в виду, что в конце концов всё человечество будет обладать неким поэтическим зрением. Гипотеза, конечно, утешительная[?]

– Вы начинали очень необычно и ярко. Никогда не приходили мысли, что надо было работать исключительно на имя Волгина-поэта?

– "Работать на имя" - дело хлопотное и не вполне бескорыстное. Имя складывается само собой из всего, что ты сделал. Разумеется, на том свете с поэта спросится за нерождённые строки - как за нерождённых детей. Однако не мы выбираем музы, а музы выбирают нас. Мандельштам говорил о важности соединения поэтической деятельности с другой профессиональной - математической, философской, инженерной, военной: "Поэт не есть человек без профессии, ни на что другое не годный, а человек, преодолевший свою профессию, подчинивший её поэзии".

– На этой полосе публикуются ваши новые стихи - преимущественно 2011 года. Ощущаете ли вы какую-либо разницу между "старым"

и "новым" Волгиным? И как мыслите свою дальнейшую писательскую и научную судьбу?

– Ну тут не мне судить. Во всяком случае, "кровное родство" с ранними стихами для меня очевидно. Другое дело, что опыт души, изведавшей некоторые мытарства, не проходит бесследно. В том числе применительно к свободе жеста и языка. Я не знаю, что будет завтра, - смешно в моём возрасте бить в литавры, встречая грядущий день. Благо, что он настанет[?]

Беседовала Марина КУДИМОВА

Игорь ВОЛГИН

* * *

Времени всё истончается нить,

как ты ни нукай.

Надо бы что-нибудь сочинить

перед разлукой.

Может быть, в прозе

излить свою желчь -

в чёрта ли, в Бога ль -

и, написавши, немедленно сжечь,

плача, как Гоголь.

И расточится мой дивный талант

в замяти росской,

и не почтит меня жлоб-аспирант

вежливой сноской.

И умиленье мой тихий отвал

вызовет в детях,

ибо не слишком я их доставал,

канувший в нетях,

где неизбывных грехов моих рать

мама лишь видит[?]

Как бы мне к жизни своей подобрать

сносный эпитет?

Может, и вправду забацать стишок

с рифмой-подлюгой,

может быть, выпить на посошок

с давней подругой?

Глядь, на исходе осеннего дня

в Первопрестольной

други-поэты помянут меня

с грустью пристойной.

И завиляет обрубком хвоста

пёс мой подлиза.

И, похмелившись, отверзнет уста

бедная Лиза.

Февраль, 2011

* * *

Не хочу я больше быть учёным -

это званье мне не по плечу.

Ни о чём бесплотно-отвлечённом

толковать ни с кем я не хочу.

Что за радость рваться в эмпиреи

и в другие горние края,

если наши праотцы - евреи

написали Книгу Бытия.

Если можно славить без зазренья

днём и ночью Божью благодать,

ибо зренье выше умозренья -

чтобы век мне воли не видать!

Водку ли ты пьёшь или какаво,

но, покуда веки не смежил,

надо жить не мудрствуя лукаво -

гадом буду (чтобы я так жил!)

Был я умный, врал напропалую,

но моё устало ДНК.

Дай тебя я лучше поцелую