Литературная Газета 6397 ( № 50 2012)

Литературная Газета Литературка Газета

– Благодарю вас, госпожа министр, что нашли время и ответили на вопросы. Есть ли у вас пожелания для "Литературной газеты"?

– "Литературную газету" читаю всю жизнь. В советское время я её выписывала, потом выписывала в своей общественной организации, сейчас выписывает наше министерство. Я каждую неделю читаю эту газету, и недавно говорила Юрию Полякову, что очень рада тому, что, несмотря на свой узкий профиль, газета всё же смогла сохранить общественный интерес к себе.

Думаю, "Литгазету" стоит поздравить с тем, что она такая живучая и постоянная для своего читателя. Конечно, для нас было печальным обстоятельством то, что перестала выходит "Евразийская Муза", к которой так привыкли и читали с большим интересом.

Очень надеюсь, что мы её восстановим, по крайней мере постараемся всё для этого сделать.

Беседу вела Лия ИВАНЯН

Писатель

Писатель

ПРОЗА

Нелли СААКЯН

Поэт, эссеист, переводчик. Родилась в 1937 году. Главный редактор русскоязычной "Элитарной газеты", член Союза писателей Армении. Лауреат премии "Золотое перо" Союза журналистов Армении, лауреат международной литературной премии имени основателя Москвы великого князя Юрия Долгорукого русскоязычным писателям зарубежья в 2011 году. Награждена медалью Союза писателей Армении "За вклад в литературу".

Автор книг "Армянское нагорье", "Ойкумена", "Антропоэтюды", "Сужденье краткое", "Моя галерея", двух поэтических сборников и множества статей в периодике.

Из далёких разноречивых родов - а кто из нас создан не из разнородного материала!
– идёт то, что определило меня как особь. О реки генных бездн, сливающиеся и не сливающиеся, удачно и неудачно находящие друг друга, о вечное творчество жизни с его вечной эврикой или с не менее вечной выбракованностью полученных результатов! Как заглянуть в лицо этих бездн, как приблизить к пристальному взору сознания эти генные бездны? Слишком текуче, переливчато, неуловимо нерукотворное творчество судьбы. Смирись с полученным результатом, незачем идти вспять по руслу, не тобой проложенному. Однако человек пытлив и попыток не оставляет. Он хочет понять тайну жизни, исследуя самого себя.

Не задаваться этим вопросом снова и снова сознание тоже не может. Ибо природа его диалогична. И внутренние бесконечные диалоги раздирают того, кто зовётся писателем. Диалоги безмолвные, неведомые стороннему глазу, но от этого не перестающие быть драматичнейшими. Бодрствующий писательский мозг[?] Гладиаторская арена, скажу я вам.

Поскольку судьба сделала меня писателем и поскольку я всё равно не успокоюсь, пока не выведаю, как она это сделала (сотвори она меня стоматологом или, скажем, тренером по плаванию, я заинтересовалась бы этим точно так же), то ещё немного покопаемся в родах и генах, взглянем на всё уже с этой стороны. Да и разве не интересно узнать, сколь задолго начинает природа профессиональную подготовку? Как опытный рачительный земледелец, она готовит почву для зерна, которое тоже где-то взращивается ею.

Исключаю ли я случайность в таком важном деле, как призвание? Полностью. Нельзя призвать кого-то на дело всей его жизни случайно. Увлечь кого-то каким-то делом надолго без внутренних встречных импульсов - невозможно. Увянет, сникнет, сойдёт с дистанции. И потому, когда я слышу сетования родителей, что, дескать, дурная компания сбила с пути какого-то невинного подростка, я всегда думаю не о дурной компании, а об этом подростке. Завяз, значит, не в дурной компании дело[?] Сбить с пути нельзя: истинный путь даётся не для того, чтобы с него сбивали.

Помню ли я какие-нибудь сомнения, колебания касательно того, кем стать? Даже секунды не было во всей моей жизни, когда бы я хотела выбрать какую-нибудь другую профессию, кроме писательства. Я всегда знала, что буду писать. Более того, я всегда писала. Читала и писала. А до того, как научилась читать, требовала, чтобы мне читали. Всегда что-то декламировала, всегда обожала уроки литературы, всегда тянулась к тому, что называется изящной словесностью.

Да,

но какая именно литература окружала моё советское детство? Если бы не русская классика и классика вообще, можно было бы взвыть - скудость, безвкусица, бесталанность потрясающие. Но человека из эпохи не вынешь, как слово из песни. Делалось всё, чтобы мой вкус был вконец испорчен, и если этого не случилось, то только благодаря безошибочному внутреннему слуху, эстетическому инстинкту сидящего во мне художника и той доле упрямства, которая противилась бы ещё и не такой эпохе, как советская. Всё-таки как замечательно, что личность всегда зависит только от самой себя, а не от навязываемых ей эпох. Ну не мистика ли, что дух дышит где хочет, даже там, где ему дышать не дают. И что дух дышит не только там, где хочет, но и так, как хочет. И иногда - из духа противоречия - дышит даже наиболее интенсивно как раз в смрадные и особенно удушливые времена. Казалось бы[?] А вот поди ж ты[?] Самостиен, автономен, упорен, упрям.

[?]То, что высшие силы дали мне взыскательный и взыскующий, ищущий дух, - это, конечно, счастье. А вот то, что родили с ярким этническим чувством и писательским даром, а эпоха тут же отобрала родной язык, - как отнестись к этому? Прибавьте сюда ещё и повышенный интерес к мировоззренческим проблемам, что тоже убавляет читателей. А резкость и прямота пера - дополнительное условие невостребованности. Даже одной из этих нестыковок было бы достаточно, чтобы посчитать судьбу трагической. Вот так одна горечь наслаивается на другую. Будней (в том числе и литературных) не получается. Очарования легковесности - тоже. Я как-то имела несчастье ни с чем не совпадать. Иначе говоря, была безблагодатна. Вот о чём эта книга. Оказывается, можно дать дар, который не пригодится. И часто ли так расточительна природа? Бесполезная вещь в мироздании - это возможно? Тупиковая ветвь? Судьба, ни с того ни с сего наделяющая качествами, которые трудно применить? К чему моё чувство слова, чужого слова, которому я не нужна? Зачем моё чувство формы, если всё созданное должно лежать дома или быть брошенным в иноязычную среду? Зачем наделять меня жаждой творчества, если всё это должно накрыть невезение?

Зачем? Зачем? Зачем?

Одна запертость в другой. Кружение лепестков запертости. Благословения вырваться из всего этого не ниспослано. О те, кто волею судеб пишут не на языке окружения и крови! Мы как цветы на ничейной полосе - ни в чью вазу. Упрямый цветок, для кого ты цветёшь?

Странность ситуации в том, что я всё-таки не могу сказать: "Зачем оставил ты меня, Господи?", ибо со мной - всю жизнь - дар его. Дар, который, несмотря на всё невезение, делал меня счастливой каждый день, каждый час, даже когда я не писала. Не писала, но ведь думала. Думы, предшествующие писанию! Разве упоительно только запечатление? Уединение, авторучка, бумага - крылатая жизнь духа. Ну а кто уклонится от крылатости! Душа блуждает в собственной вселенной, искусство уводит от действительности. Фантазия - это блуждания. И в этом смысле писатель - это "неподвижный путешественник". И при этом никакого транспорта, кроме крылатого духа.

Вот так - ветхое жилище, книги, рукописи, мысли.

Почти не надеясь на отклик, я тем не менее не сбавляла интенсивности творческой жизни. Впрочем, что за писатель без работы мысли и без следов всего этого в его писаниях? Так, игрок словами, что-то годное лишь для литературного процесса, но не для литературы. Видит Бог, такой участи я не хотела бы. Уж лучше невезение.

Писательство. Немая беседа, беззвучное бормотание длиною в жизнь. Священнодействие. Вдохновение и созерцательная мощь. Вдохновение, эта внезапная духовная вспышка, - вообще очень таинственный вид энергии. Ту любовь к своему делу, какая владела мной, лучше всего обозначить словом "пыл". Так вот, со всем пылом я отдавалась занятию безмолвного собеседования, гоняя авторучку по дешёвенькому листу бумаги не самой предельной белизны и забывая обо всём на свете. "Поэзия, что бы там ни твердили, есть лишь самозабвенное насыщение красотой, практика заклинаний. И счастье или несчастье поэта - расколдовывать мир пением" (Хуан Рамон Хименес).