Литературная Газета 6457 ( № 14 2014)
Шрифт:
Калифорния! – Боже мой! Как далеко я...
Не забросить тоску в зной индейского лета,
Жарко телу, душа тоже словно раздета,
Звуки? – пальцы будто с роялем сроднились,
Нет, не музыки такт – сердце громко забилось.
Выжать из осени дождь, его влагой напиться,
Вольной душа полетит, а не раненой птицей,
Криком запомнить навеки родные просторы!
...
Бог отсюда ушёл... здесь лишь Ангелов-город.
И ронять
И цвести на чужбине диковинной розой.
Всё иметь, но не быть или быть, не имея?
В чёрно-белой судьбе роза-жизнь пламенеет.
Партенит
Уже пустынны пляжи, яркость скрыта,
Медведь-гора, уткнувшись в брег, молчит,
всё небо уже осенью залито,
торжественно печален Партенит.
Лишь в тишине осенних листьев шорох,
но в глубине сознанья всё царит,
гул неумолкший летних разговоров,
шум праздника и красок колорит.
Я вижу, как в движеньях неумелых,
тут человек с природою един
и с ней грустит в тоске оцепенелой,
и раб ей он, и ей он господин.
Октябрь онемел волной притихшей.
Предвестник тьмы – чарующий закат
из сердца высек горсть четверостиший
о том, что лета не вернуть назад.
Но будет ещё праздник, будет чудо
и будет свет, что одолеет тьму!
Ну а сейчас, на выезде отсюда,
осенний вздох печали я возьму.
Илья РЕЙДЕРМАН, Одесса
Родился в 1937 г. Поэт, философ, культуролог, музыкальный критик. Преподаёт в Одесском художественном училище имени М.Б. Грекова.
Когда в доме снова свет зажгут
* * *
Лавр нынче дёшев, а словам, увы,
нет больше веры. Их переизбыток.
Но хоть в одной из тысячи попыток –
нам смыслы воскресить бы, что мертвы.
Они всего лишь в обмороке долгом,
они в словах – как будто бы в гробах,
готовые – разложены по полкам –
почти что прах. А всё-таки – не прах.
И мы без них – живые автоматы,
рабы программ, поработивших мозг.
Вот и трудись, поэт, не для награды,
лепи слова, как глину или воск.
А рифмы – что? Они – ничто без веры.
И если ты поэт – сам в чудо верь!
Пусть ночь для всех – и в ней все кошки серы,
* * *
Света нет. На линии поломка.
Вот и думай обо всём в тиши.
Чем полна заплечная котомка?
Что в ней не для тела – для души?
И, в раздумья погружаясь глубже,
страх преодолею – и нырну
в темноту, в которой тонут души,
и в пугающую тишину.
Мысли вдруг становятся большими,
и для них слова уже тесны.
Как же будем жить? Как прежде жили,
видя не свои – чужие сны?
Может быть, пора проснуться нам бы.
Ох, как трудно – если хочешь спать!
Как нам жить, когда зажгутся лампы?
Мысли эти – нам куда девать?
Снова сон с открытыми глазами?
Бодрствованье духа – тяжкий труд.
[?]Вот – свеча горит. Что будет с нами,
когда в доме снова свет зажгут?
* * *
И только перед ликом смерти
всё обрело свои места…
Инна Лиснянская
Поэты уходят из мира, в котором
высокое слово считается вздором.
Поэты уходят. А что остаётся?
Лишь стихотворенье – подобье колодца.
Уже за пределами смертной юдоли
нам в эти глубины вглядеться бы, что ли,
и звёзды увидеть – по три – над стихами –
над сором житейским, над болью, грехами…
Хоть время, увы, беспощадно и косно,
хоть мы невнимательны, слепы, убоги, –
ещё нам те звёзды увидеть не поздно,
высокие звёзды – что в водах глубоких.
Нет, прав не политик – поэзии верьте!
Как правда – прекрасна, коль совесть – чиста!
Вот с неба ночного – упала звезда.
И плещется в тёмном колодце – бессмертье.
* * *
Юрию Кублановскому
Вслушиваться в то, что шепчут корни
слов, что прорастают в глубину.
Сознавать отчаянней, упорней
истину, ответственность, вину.
Речь – она сзывает нас на вече.
Говорить, совместный смысл ища.
Вечность – тайное пространство речи,
там и вправду – мыслим сообща.
Речь – не то ль, что требует ответа?
Вопрошай, вопи, взывай, ответь.
А иначе – всё поглотит Лета
и останется лишь онеметь.