Литературная Газета 6484 ( № 42 2014)
Шрифт:
– Почему писатели перестали быть властителями дум? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли вы продолжать писать, если это станет явью?
– Вообще-то это вопрос, какие писатели и какими своими произведениями становились властителями дум[?] В XIX веке к числу властителей дум, несомненно, можно причислить Белинского и Добролюбова, Чернышевского и Писарева. Пушкина и Лермонтова зачислить в их число сложнее, хотя бы уже потому, что главные произведения их воздействовали и продолжают воздействовать на читателя, не подчиняя его себе, а очищая его душу, наполняя её светом. Разумеется, и такие гениальные художники, как Лев Николаевич Толстой, совершали порою эскапады на территорию властителей дум, когда им почему-то
Сейчас тоже немало кандидатов во властители дум, убеждающих читателя: дескать, не нужно России ни капиталистической, ни социалистической, ни демократической, ни монархической, никакой России не нужно, и не нужно мешать ей спокойно умирать…
И тут ещё подумать нужно, может быть, лучше литературе вообще обойтись без владычества над думами читателей, очень уж это нехорошее занятие.
Мы говорим о падении интереса к литературе, принимая за точку отсчёта семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, когда раскупалась практически вся печатная продукция, независимо от её качества и тиража. Но мы забываем, что таких пиков книжных продаж в истории России раньше не было и, наверное, не будет. То, что происходило в семидесятые-восьмидесятые годы, было обусловлено особым состоянием советского общества, которое едва ли повторится, и, конечно же, срабатывал тогда и разросшийся до невероятных размеров фактор «отложенного» чтения, когда книгу покупали не для чтения, а как бы про запас.
Если учесть эти обстоятельства, то получится, что нынешнее падение интереса к литературе весьма относительно, а если приплюсовать сюда ещё и распространение электронных книг... Нет, я уверен, что горевать пока не о чем, и литература точно не останется без читателя.
А писать я, конечно, буду. Во-первых, не писать я просто не могу. А во-вторых, процесс создания литературного произведения не всегда ориентируется на скорейшее продвижение этой книги к читателю. Как-то сложно представить, что, создавая «Мастера и Маргариту», М.А. Булгаков не догадывался, что роман его будет опубликован очень и очень не скоро. Но есть и более поразительные примеры. Одна из самых великих книг русской литературы «Житие протопопа Аввакума», хотя и распространялась активно в староверческом самиздате, но в качестве литературного произведения напечатана была только два с половиной столетия спустя. И, в-третьих, не будем забывать о том, что жизнь литературного произведения не ограничивается жизнью автора и даже самой страны, где эта книга создана. Мы читаем книги, написанные много столетий назад, и иногда эти книги переворачивают нас, воздействуют на нас гораздо сильнее, чем книги, написанные нашими современниками. Без этого будущего читателя литература никогда не останется.
– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?
– Я, как мне кажется, сказал достаточно.
Теги: Николай Михайлович Коняев
В плену у чужого времени
Патрик Модиано
В уме я создал мир иной... М. Лермонтов
"Нобелевские премии сразу двум французам - лучшее опровержение расхожего тезиса об общем упадке французской культуры", – торжествуя, провозгласили во Французском национальном собрании при известии о награждении высшей в мире наградой двух компатриотов: экономиста Жана Тироля и писателя Патрика Модиано.
Галльскому петуху есть чем бахвалиться. Этой осенью нобелевским лауреатом по литературе стал француз, 15-й по счёту. Его прославленными предшественниками были Ромен Роллан (1915), Анатоль Франс (1921), Андре Жид (1947), Альбер Камю (1957), Жан-Поль Сартр (1964) и пр. Наконец, в 2008 г. Нобеля по литературе присудили французскому романисту Гюставу ле Клезио.
Согласно (весьма
Сегодня французские книгопродавцы дружно празднуют успех «чемпиона» – П. Модиано. Его книги, в их числе самый свежий роман «Чтобы ты не заблудился в округе» (изд. Галлимар, октябрь, 2014), горделиво опоясанные бумажной ленточкой с надписью «Нобель-2014», побили рекорды продаж, затмив «Французское самоубийство» едкого полемиста Эрика Земмура и даже скандальный бестселлер «Спасибо за это мгновение» брошенной сожительницы Олланда Валери Триервейлер. Само собой, счастлив и книгоиздатель Галлимар – к нему будущего нобелиата некогда привёл его лицейский учитель геометрии – не кто иной, как писатель-сюрреалист Раймон Кено.
Имя будущего обладателя самой престижной в мире награды до последнего момента держался в строжайшем секрете. Однако критики хором прочили победу сверхпопулярному японцу Харуки Мураками; другим претендентом на нобелевские лавры считался кенийский диссидент Нгуги Ва Тхионго. Напомним, что из всех нобелевских премий литературная, пожалуй, самая политизированная даже в сравнении с Премией мира.
При этом и сам Патрик Модиано выразил удивление свалившейся ему на голову честью.
В дни Шведских сезонов газетчики всего мира наперебой обсуждали анекдот: де, звонок из Стокгольма застал П. Модиано за ужином в ресторане. «Это странно!» – всё, что смог выдавить из себя ошеломлённый писатель, узнав, что вознесён на вершину литературного Олимпа. «Это я что же... теперь как Камю, что ли?» – пролепетал в свойственном ему фрагментарном стиле этот автор, лауреат премии Гонкура (1978 г.) за роман «Улица тёмных лавок».
Патрик Модиано считается одним из наиболее крупных авторов Франции. Его книги отмечены многочисленными премиями, не раз экранизировались, переведены на 36 языков, в том числе на русский. Тем не менее этот знаменитый писатель, высоченный, с сомнамбулическим взглядом, по сей день теряется перед микрофоном и телеобъективом. Он как будто не понимает, что такое слава, и словно стесняется договаривать фразы до конца.
«Один из самых красивых голосов во французской литературе сегодня», – поёт сладостные дифирамбы газета «Фигаро». А Петер Энглунд, постоянный секретарь Шведской академии, сгоряча даже сравнил Патрика Модиано с Марселем Прустом.
Вот уж поистине медвежья услуга! У великого писателя Пруста в романах – реминисценции реально прожитого. Он – «бытописатель» высшего света. Считали даже, что Пруст – сноб. Но потом поняли, что, описывая высший свет, Пруст воспел «вечное человеческое», как это свойственно великому художнику вообще. Ибо великий художник, описывая некий социальный феномен, при этом создаёт целый мир, касается всего человечества.
В отличие от Пруста в книгах Модиано – реминисценции того, что он не прожил. Это «не-прошлое» составляет для писателя ту глину, из которой он лепит своё собственное время. Его время имеет с реальным мало общего - оно видится сгустками тёмной материи, тенями в тумане, зыбкими, как сны слепого музыканта. И подобное ощущение «тёмной воды» всплывает уже со страниц самого первого романа П. Модиано «Площадь Звезды» (1968 г.). Напомню, что эта книга тогда получила сразу две престижные литературные премии – Роже Нимье (Prix Roger Nimier) и Фенеона (Prix F[?]n'eon).
Там, как и во всех дальнейших творениях Модиано, словно непрерывно накрапывает осенний дождь. Холодный дождь заливает тёмные парижские улицы, оплакивает ночные площади. В промозглом тумане проступает одинокая фигура с жёлтой звездой на лацкане куртки... Воздух пропитан сыростью, очертания предметов расплывчаты, прошлое смешивается с настоящим; время от времени просачиваются неотчётливые фразы, выпавшие бог весть откуда, сказанные бог весть кем, бог весть кому. Такова атмосфера в книгах Модиано. И эта атмосфера ближе не к Прусту, а к Сименону, с которым Модиано сближает некий «флёр» тоски и тревоги.