Литературная Газета 6495 ( № 16 2015)
Шрифт:
Мы никогда не узнаем,
Он, видно, на все времена
Завис между адом и раем
В пределах последнего сна.
* * *
Стальными римскими ресницами
Прикрытые глаза богов
Не видят нас, а мы страницами
Зажаты. Наш удел таков.
Рим далеко. В снегу акация.
Из крана капает вода.
Летят по улице Горация
Автомобили в никуда.
* * *
Клянусь
В жизни достаточно всякого вздора,
Впрочем, у каждого вкусы свои.
Жаль, не поэта увидишь с экрана
Чаще, а глупого политикана.
И рок-н-ролл не поют соловьи.
В жизни всё почти поправимо.
Было ж когда-то падение Рима,
Ну а потом ещё много всего.
Ходит по парку небритый бродяга.
Не для него этот стол и бумага,
Принтер, компьютер, другая бодяга –
Все наши бонусы не для него.
Неподалёку играет ребёнок,
Мастер игрушечных драк, автогонок.
Зная, что будущее лишь за ним,
Он улыбается хитро бродяге,
И возникают слова на бумаге.
Варвары снова вторгаются в Рим.
* * *
Т.В.
Друзья, проверенные временем,
Спасают снова.
Застрявший в бытовой проблеме, нем
Художник слова.
Мы – будем. Не пойдёт смещение
Небесной кровли.
Нет немоты, есть вдохновение –
Москва, Ростов ли[?]
* * *
Мы – отчаянный народ,
Птицы – наши боги.
Не закончить бы полёт
На большой дороге.
Только ветер нас и ждёт,
Ветер нервный, невский...
Приюти своих сирот,
Батя Достоевский!
* * *
Не зарекайся от зимы
И тьмы, ведь обязательно
Они придут сюда, а мы
Мы трудимся старательно.
А жизнь, которая одна
Просвистана, проспорена,
Как будто книжная княжна
В объятиях Печорина.
* * *
Беглецы, беженцы, отщепенцы, почти бомжи
Из Луганска военного мы в Россию явились.
Что же делать нам дальше – не знаю. Живи, дыши,
А все прошлые годы тебе, наверно, приснились.
Временная работа и временное жильё,
Но жизнь вообще штука временная, пойми же,
Не грусти о прошлом, где-то будет место твоё,
Просто русский язык родной стал тебе ещё ближе.
Осень в Ростове
Осень в Ростове, мне это внове,
Что ж, ничего-ничего.
Встретить
Где-нибудь здесь Рождество.
Я и не хмурю, в этой суровой
Жизни не двигайся вспять.
Лучше в Ростове гулять по Садовой,
Чем под Луганском лежать.
Юлия БЕЛОХВОСТОВА
Перевод с рыбьего
Так заглядишься в глубокую чёрную воду,
словно глазами ощупать пытаешься дно,
словно мучительно ищешь слова перевода
с рыбьего на человечий, понятный, родной.
Так намолчишься, намаешься этим молчаньем,
словно оно тяжелее гнетущей вины
всех мастериц виноватого взора и камнем
тянет ко дну, где такие же камни видны.
Где намывает теченьем песок, укрывая
бледных утопленниц, канувших в воду без слов,
в мёртвой воде без следа растворилась живая –
не остаётся на смерти от жизни следов.
Ближе и ближе к воде наклоняясь бездвижной,
словно расслышать пытаясь её немоту,
так и нырнёшь, только охнуть успеешь неслышно,
только ладонь поднесёшь к удивлённому рту.
* * *
Что нам осталось с того февраля?
Снега ведёрко да в дырках поля.
Нового мира семейственность встреч,
старого мира славянская речь:
слово за слово, за Родину, за...
Тонкие пальцы в чернильных слезах,
тонкие губы под корочкой льда,
в детских глазах – голубая слюда.
Что там осталось, кого сберегли
ветром расшатанные феврали?
Не отнимая руки от руки,
что ни напишешь – то с красной строки,
что ни забудешь – то зверь на ловца
выбежит красного ради словца.
Что нам осталось с того февраля?
Зябнут обветренные тополя,
и, попадаясь на веток крючки,
ватного неба белеют клочки.
У самого синего
У самого синего, у самого чёрного,
у серого, бурого, вскипячённого,
покрытого пенкой молочной, белой
(уже сбежало, пока кипело,
уже остыло – не дуй, не бойся),
у моря просоленная насквозь я,
до контурных карт, проступивших на теле,
до запаха йода и солнца в постели,
у самого синего чёрного моря
слова вылавливая в разговоре,
вскрывая панцирь намёков с хрустом