Литературная Газета 6512 ( № 23 2015)
Шрифт:
В основном на втором этаже ивановской тюрьмы содержатся покойные граждане, но по каким-то таинственным причинам подселили к ним Искандера, Битова и Маканина. Видимо, влиятельная комиссарша решила про них, что уж пора бы…
На втором этаже у критикессы помещаются граждане литературной наружности, чей путь в литературе продолжается: Д. Быков, А. Иванов, Петрушевская, Прилепин, Сенчин, Терехов, Шаргунов, М. Шишкин. Это своего рода следственный изолятор. Пока ещё проводятся сбор улик, снятие показаний и отпечатков пальцев, экспертизы криминалистов, следственные эксперименты. Эта часть книги называется «В поисках литературного вещества». Чувствуется, что здесь работы ещё – непочатый
Но это ведь дело наживное. Вот подкопится информация, поступят доносы, наветы и самооговоры, глядишь, тогда можно и на процесс выходить. А там уж революционная совесть комиссарши решит, кого перевести на второй этаж, а кого и в расход пустить. А чего жалеть литературное-то вещество? Оно ведь никуда не исчезает, а пополняется.
Критикесса судит обо всех с кавалерийским наскоком, бьёт наотмашь, рубит сплеча. Её кредо – бескомпромиссность! И своих подопечных она готова пригвоздить к стене за наличие подобных компромиссов (Симонова, Тендрякова, Трифонова, Фадеева). Но как объяснить комиссарше в пыльном шлеме, что Гражданская война-то давно закончилась! Герои её пространных и вялых статей хотели не гнить в окопе или бараке, не умирать в подворотне, а жить – как нормальные люди. Советская власть обычно давала им такую возможность. Исключения были. Но всё советское для Натальи Ивановой – как красная тряпка для андалузского быка, хотя всю свою сознательную, да и бессознательную жизнь она провела безбедно и никогда ничего тяжелее авторучки в руке не держала. А теперь примазывается к детям Арбата...
Те наши писатели, кому довелось исполнять обязанности руководителей писательского союза, часто страдали от двойственности своего положения и поведения. Но прекрасно понимали: если они уйдут, то придут другие – циничные, жестокие, подлые, безжалостные – и начнут комиссарить по-ивановски. А потому шли на компромисс. Неужели это непонятно?
В конце концов все мы живём в мире условностей и человеческого общежития. Есть некие законы вежливости. Вот встречаешь, скажем, литературную даму бальзаковского возраста и не самого мягкого характера, слушаешь её поток сознания, помноженный на науку ненависти. Как хочется сказать ей: «Кошка ты драная!», а приходится подыскивать более деликатные слова, невольно идти на компромисс.
В своё время Наталья Иванова обрушилась с критикой на мою книгу «Современные русские поэты». Даже шрифт на обложке не обошла ядовитым вниманием. Угадайте, какое из трёх слов вызвало её бешеную ярость? Правильно. Тогдашняя её рецензия называлась «Лютые патриоты». Она выдернула из контекста строчку Олега Кочеткова, который писал о бедственном положении патриотически настроенных литераторов в 90-е годы (либерально-демократические тогда выстраивались в очередь за премией «Триумф» от ЛогоВАЗа, за которым маячила мрачная тень Бориса Березовского и шлейф Зои Богуславской, и другими ельцинскими коврижками).
Теперь, по прошествии времени, можно признать, что «лютые патриоты» давно успокоились и остыли. Чего не скажешь о демократах. Они никак не расстанутся со своими пыльными шлемами, их пальцы так же привычно прикоснулись к кобуре. Их злоба возрождается, как птица феникс – вспомните злобное шипение пятой колонны на День Победы. Как понимать такое отношение к собственной стране, к истории, к героям и жертвам? И тут на помощь приходит катехизис. «Кто злее лютого либерала?» – «Лютая либералка». – «А кто злее лютой либералки?» – «Злее
Теги: Наталья Иванова , Феникс поёт перед солнцем
Амплитуда от ада до рая
А. Воллис. Исцеление строкой: Сборник стихов.
– М.: Паблис, 2014. – 160 с. – 100 экз.
Простые стихи писать трудно. Это уже аксиома. Одни поэты проходят путь от простоты к сложности, другие – от сложности к простоте. Но есть и третьи – те, которые пишут просто и прозрачно, ибо таково их мировосприятие, лирический настрой. А. Воллис относится именно к третьей категории. Мы совсем немного знаем об авторе, известно лишь то, что А. Воллис – псевдоним, и тем интереснее: взгляд на творчество поэта будет более объективным и непредвзятым.
Сложно, наверное, представить себе такое понятие, как романтичный реализм. Вроде бы реальность имеет достаточно жёсткую и чёткую фактуру, какие уж тут мечтательные порывы, ан нет: Воллис виртуозно доказывает обратное, смело работая с эмоциональной и стилистической материей стиха, гармонично соединяя реалистичную и романтическую составляющие бытия. И радость, и горе ощущаются автором одинаково сильно; такое равновесие в поэзии вещь редкая – человек так устроен, что горе он изначально воспринимает острее, а счастье – как нечто само собой разумеющееся.
Я же знаю, как выглядит счастье:
разнотравьем, жужжанием лета,
проливными дождями, ненастьем,
светом лунным, зарёю рассвета,
<...>
повторением жизни, повтором
моих черт в комбинации новой
в существе уникальном, с которым
я повязана нитью суровой.
Нет прочнее материи этой.
Из неё скроен тыл по лекалам,
на которых печати столетий...
Оснований для счастья немало.
Но преградою к радости мига
быт, привычки, долги громоздятся.
Мне бы сбросить рутины веригу,
над мирскою заботой подняться...
Только в той атмосфере абстракций,
где разрежено место и время,
нет ни зим, ни цветущих акаций –
одиночества тяжкое бремя.
Я верна экзистенции зыбкой,
принимаю её парадоксы.
И скрываю за лёгкой улыбкой
то, что знаю. И в этом весь фокус.
("Ощущения")
Упомянутая выше простота относится скорее к форме, а не к смыслу. Потому что очевидно: перед нами философская лирика, многослойная и тонкая. И что очень важно – не холодно-рассудочная, а чувственная, настроенчески многоцветная.