Литературная Газета 6519 (№ 31 2015)
Шрифт:
– Почему в операх почти всегда погибают главные герои?
– Их убивают, они погибают, умирают от любви! Любовь – смысл жизни и смысл сюжетов оперы.
– Что вы испытываете на сцене, когда ваша героиня погибает (умирает)? Не трудно ли вам психологически каждый раз умирать в образе?
– Я и сама с ними и умираю, и воскресаю… Когда я пою, я не думаю о трудностях, просто живу в образе. Но когда спектакль заканчивается и занавес закрывается, нужно не забывать театральную мудрость: «Артист! Выходя из театра, не забудь выйти из роли».
– Что такое, по-вашему, любовь? Какое бы вы дали определение любви, скажем, для словаря?
– Любовь – чувство, и не для словаря, и не для аптеки, она – живая
– Изменяется ли любовь со временем? Если да, то как?
– Конечно, меняется… В молодости кажется, что тот порыв, который длится всего-то, по-научному, три месяца, и есть любовь. Нет, это просто влечение, страсть. Любовь – когда не раздумывая отдашь всё на свете, лишь бы любимому человеку, кто бы он ни был, было хорошо, и совсем не обязательно, чтобы он был на привязи именно с тобой. Любить – отпустить, сделать счастливым. Ну а самая главная любовь жизни – конечно же дети.
– Анна Павлова как-то сказала: «Артист должен знать о любви всё и научиться жить без неё». Вы согласны?
– Нет. Жить и творить без любви невозможно!
– Говорят, от любви до ненависти один шаг. А почему так легко совершается этот шаг от одного полярного чувства к другому? Ну, может, не очень легко, но достаточно часто. Ведь, казалось бы, расстояние от одного сильнейшего чувства до другого должно быть огромным.
– Это когда любовь эгоистична, но тогда она вовсе не любовь. Возненавидеть ЛЮБИМОГО человека НЕВОЗМОЖНО!
– В процессе вашей творческой жизни, возможно, были периоды, когда вы постигали жизнь через исполняемые образы, и, наверное, были периоды, когда вы в образы своих героинь привносили что-то своё. Расскажите, пожалуйста, об этом.
– Жизнь – очень сложная и интересная штука. Молодость и неопытность – такие недостатки, которые быстро проходят, и всё, что мы видим вокруг, всё, что читаем, всё, что слышим, всё-всё добавляет свои краски, свои штрихи и в наш житейский опыт, и в сценический. Любовь, жертвенность, служение, патриотизм – это мы, наше поколение впитало с молоком матери. В каждой роли можно что-то почерпнуть. Самое главное – искать человеческие мотивации и раскаяние. Конечно, образы Леди Макбет и Абигайль нельзя назвать положительными, но не бывает чисто отрицательных ни людей, ни персонажей. В каждом хоть что-то есть человеческое, и это надо отыскать, показать причину и следствие, преступление и раскаяние, любовь и ненависть.
– Были ли у вас личные открытия в роли? Если да, то какие?
– Патентов на идеи никто не выдаёт. А вот то, что все мои роли выстраданы мною, – это точно! Мало того, все мои образы растут и даже видоизменяются в зависимости от идеи постановки и коллег. Ведь каждый певец – индивидуальность, со своими мыслями, своим темпоритмом, своей фактурой, и это привносит каждый раз новизну и в звуке, и во всём.
– Вокалисты, работавшие с Артуро Тосканини, рассказывали, что его мнение о певце было неоспоримым и самым авторитетным, и оно могло создать или загубить карьеру певцу. Есть ли сейчас в мире дирижёры, имеющие такой авторитет, какой имел Тосканини?
– Сегодня есть те, кто может загубить карьеру, но очень мало тех, кто потянет на уровень самого Тосканини. Гениальные дирижёры учат и воспитывают молодых певцов. Я всегда благодарна моим учителям и дирижёрам: Евгению Иванову, Ярославу Ващаку, Риккардо Мути, Валерию Гергиеву, Джеймсу Ливайну, Зубину Мете, Джанандреа Гавадзени, Герберту фон Караяну, Маурицио Арене, Клаудио Аббадо. Помню урок Лорина Маазеля, когда он мог и хотел уничтожить меня по прихоти, не из-за моего пения, но не вышло… Я не раскисла, продолжала работать над собой и не стала ругать ЕГО, а стала копать В СЕБЕ, и он через несколько лет приглашал меня в свои спектакли, а я «имела наглость» гордо отказывать. И только шесть лет назад я согласилась петь
– Почему именно Тосканини имел такой непререкаемый авторитет?
– Авторитет имеет тот, кто его заслуживает, – это аксиома. Бывает, конечно, скандальная известность, или гламурная, но профессионалы всегда знают, кто есть кто.
– Может ли публика повлиять на выступление певца? Не только «забукивать», но как-то ещё?
– Не знаю… Хотя если публика тёплая и любящая, петь приятно. Просто купаешься в музыке и аплодисментах. Если публика враждебная, петь интересно. Как по острию ножа идёшь. Чувствуешь себя, как гладиатор на арене! В 1998 году я пела «Макбета» в Ла Скала на открытии сезона. Тогда исполнилось 45 лет со дня дебюта в этой роли, в этом театре, на этой святой сцене Марии Каллас. В те годы ещё не было так много интернета, но уже были разные провокации, собрания с предложениями, например, пойти и освистать постановку, Мути, певцов, но особенно ту, которая посягнула на святое. И вдруг после моего первого речитатива в первой арии раздались аплодисменты! В зале присутствовала очень искушённая публика, и убедить её – достойная победа!
Забукивание как протест уже изжило себя. Раньше в Ла Скала при первом «бу» выходил другой певец. Сегодня – всё тот же до самого окончания постановки. Даже если букают, это не влияет на замены… А режиссёры вообще обожают, когда их букают и разрастается скандал. Можно углубиться в книгу Нормана Лебрехта «Кто убил классическую музыку?», там много интересного, написано давно, но всё то, что он предрекал, сегодня в буйном цвете нам предстало.
К сожалению, сегодня певческий уровень не всегда тот, прежний, высокий, в том числе и из-за экономических проблем. Конечно, в спектаклях Ла Скала участвуют достойные молодые и даже очень талантливые певцы, но на поколение певцов с именем трудно найти возможности. Я очень рада, что в этом великом театре всё больше и больше наших замечательных певцов!
– Как вы справляетесь с эмоциями, когда поёте очень сильные произведения или в очень трогающей душу обстановке? Например, на концерте в Ереване, посвящённом 100-летию геноцида армян.
– Это самое важное – эмоции! Я наполовину армянка, и все мои родные счастливо спаслись во время геноцида. Они бежали из Вана, столицы Древней Армении, столицы Ванского царства – древнейшей армянской земли. Петь в этот день, на этом святом месте, перед президентами и высокими гостями – большая честь! Природа решила испытать меня на «вшивость» – температура воздуха была всего плюс семь градусов. Сказать «холодно» – ничего не сказать, даже меховой палантин не спасал. Было холодно дышать. Но спеть там – самое малое, как я могла показать своим предкам, тем, кто выжил, и тем, кто был сожжён заживо или зверски уничтожен, что я сильная и что я всё помню. Спасибо всем, кто признает этот геноцид. Без признания не будет покаяния. А вот на Украину за премией «Человек года» не поехала. Брезгую дышать одним воздухом с теми, кто уничтожает свой народ. Не могла бы подать руку убийце-президенту и его сообщникам. Никогда не любила политику. Знала, что дело грязное, а теперь знаю, что грязное и кровавое.
– За последние 3–5 лет какие события стали для вас главными и почему?
– Я поняла смысл жизни. Смысл СВОЕЙ жизни.
– Вы работали в жюри вокальных конкурсов, а в начале карьеры сами в них участвовали. В связи с этим вопрос: что самое трудное для члена жюри? А для участника?
– Для честного члена жюри, у кого нет специального интереса, самое трудное – понимать, что прошли не те… А для участника самое трудное, но самое полезное – не победить и потом всю жизнь доказывать, что ты есть, а сохранить уверенность в себе, в случае если не вошёл в число лауреатов. Очень часто бывает, что первые премии получают те, кто потом никак себя не проявляет, а те, кто слетел или получил не самые высокие награды, делают большую карьеру, потому что если певец – личность, то он всё равно добьётся успеха.