Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3

Погодин Радий Петрович

— Нет, так только постреляли, — неопределенно сказал он, и по тону ответа я понял, что он что-то недоговорил, умолчал.

На следующий день в обеденный перерыв я застал Зайчикова в стороне от городка за пристрелкой своего трофейного карабина.

— Это зачем еще понадобилось? Сдай карабин в артснабжение, — резко проговорил я и направился в лагерь. Зайчиков догнал меня на полпути.

— Домой я его не повезу, он мне не нужен.

— Зачем же пристреливаешь?

— Как зачем? А может, он пригодится кому-нибудь из бойцов Восьмой народно-революционной. Ведь они еще с этим Чан Кай-ши воевать будут.

Дня через три после этого помкомвзвода доложил мне о том, что Зайчиков на станции нашел какого-то приятеля и два раза в свободные часы уходил к нему со своим трофейным карабином. Я стал догадываться о том, что делает там Зайчиков, и преднамеренно

не принял никаких мер, только предупредил, чтобы являлся в часть во-время.

В следующее воскресенье Зайчиков с утра взял увольнительную и ушел на весь день. В расположении он появился вечером, когда начали сгущаться сумерки. Против обычного, в этот день он пришел чем-то опечаленный, грустный.

— Как поживает твой приятель?

Он немного помолчал и тихо ответил:

— Яков сегодня уехал.

— Куда?

— К Мао Цзе-дуну подался, в Восьмую народно-революционную.

— К Мао Цзе-дуну? Это как же так? — удивился я. — Что он делать там собирается? Ведь он, кажется, даже стрелять не умеет.

— Не умел, а теперь научился, — ответил он.

— Так это ты ходил преподавать ему стрелковое дело? — засмеялся я и только теперь окончательно понял, зачем ходил Зайчиков к другу в свободные часы.

— Так точно! — признался он.

— Ты же китайский язык не знаешь, а он по-русски плохо говорит. Как учил его?

— Будьте спокойны, стрелять парень научился хорошо. Попади гоминдановец на мушку — не сорвется.

— А как думаешь, доберется он до Мао Цзе-дуна? Ведь это не близко.

— Что вы! — удивился он моему сомнению. — В родной-то стороне да не добраться…

Зайчиков умолк. По всему было заметно, что нелегко было ему расстаться со своим новым другом, что он в душе беспокоится за его судьбу, за его первые боевые успехи.

— Мамаша только вот уж очень плакала, — с нескрываемой болью в голосе проговорил он после долгой паузы и часто заморгал.

— Чья мамаша?

— Его, Якова. Печет ему на дорогу пышки, а сама всё плачет. Так мне стало жалко старушку; добрая такая старушка, тихая.

Тронутый его рассказом, я посоветовал, чтобы он обязательно навестил мать своего друга.

— А как же, надо будет непременно сходить, по хозяйству помочь, дровишек запасти, дело к зиме, — заключил он.

* * *

Спустя несколько лет я еще раз убедился в крепости дружбы, возникшей тогда между этими юношами. Не так давно в одной из наших центральных газет я прочел небольшое тассовское сообщение об успешном завершении полевых работ в колхозе имени Ильича Воронежской области. В нем, между прочим, упоминалось имя тракториста Зайчикова, как одного из передовых механизаторов местной МТС.

У меня не вызвало никаких сомнений, что это был Максим Зайчиков, который когда-то служил в моем взводе. Как старому боевому товарищу, я написал ему письмо, поздравил с успехами на мирном фронте и попросил ответить.

Зайчиков с радостью откликнулся. Его письмо изобиловало интересными подробностями. После демобилизации он вернулся в родной колхоз, вскоре женился; теперь уже имеет двух детей, живет в полном достатке, выстроил свой дом. Всё это меня очень обрадовало.

Но больше всего я удивился и порадовался тому, что Максим Зайчиков, мой бывший сослуживец, оказывается, давно установил и ведет регулярную переписку со своим старым другом Янь Тяо, который, как и он, стал трактористом, на каких-то курсах изучил русский язык и обрабатывает теперь землю, отнятую у помещика, на советской машине ЧТЗ.

Так вот и началась их дружба, большая дружба, которую теперь не разорвать никакой силой.

Г. Семенов

Товарищ «Аврора»

Рис. В. Ветрогонского

Никаких морей, ни шороха волны, Степь кругом седая или горы, — Но везде мальчишки влюблены В четкий профиль крейсера «Аврора». Мне ж не по открыткам, не по вырезкам, — Лично

мне знаком герой восстанья. На Неве живет он, Между Кировским И Литейным он теперь мостами. Подхожу, Встречают склянки, брякая. Что задумался, знакомец давний мой? Намертво вкопались лапы якоря В дно истории самой. Может быть, уже, и вправду, только песнею, Громкой славою в народе жить осталось? Вон музей, ступай себе на пенсию — Как-никак, а чувствуется старость. Нет! И на приколе, как в походе, Вижу, флаг ты по ветру несешь. Значит, флоту нужен, к службе годен, Ограниченно по возрасту, но всё ж! Дробный шаг по трапам отпечатав, У орудий у твоих притихших Строятся нахимовцы — внучата Шедших к Зимнему братишек. И, чем это, большей правоты Нет на свете для политработника: Молодость морскую учишь ты На примере собственного подвига. Позавидовать товарищу «Авроре»! И, не выбирая якорей, Вместе с каждым он уходит в море, Нет, не в море — в тысячу морей! Пусть не будет, старый, вспоминаться там! У ребят работка горяча: Продолжают штурм, начавшийся в семнадцатом Дальнобойным словом Ильича. На Коммуну курс победный. Той зари — всё шире полукруг. Мало нам при жизни стать легендой, Надо жить не покладая рук!

Юлиус Фучик

Шесть мальчиков [7]

Рис. О. Богаевской

С воздуха группу детей различить было трудно. Что мог видеть летчик? Шесть испанских мальчиков из городка Эльге с клюшками в руках играли в какую-то игру.

Война не может прекратить детские игры.

Фашистский летчик на «Юнкерсе» целился хорошо.

Бомба угодила как раз в центр маленькой группы детей.

7

Рассказ написан Юлиусом Фучиком в связи с событиями, сопровождавшими фашистский путч в Испании в 1936 г. (Примеч. ред.)

Из всех окрестных домов выскочили люди. Когда они прибежали на место, глаза их были красны. Они собрали, соединили растерзанные тела шести мальчиков. Их положили в школе, откуда они выбежали только несколько минут тому назад, оживленные, веселые.

Явился местный фотограф. Неловкими движениями — ужас лишил его привычной профессиональной сноровки — он сделал снимок. Через трое суток эта фотография появилась в Париже, Лондоне, Праге. Ротационные машины напечатали снимок на первых полосах газет, и люди Парижа, Лондона и Праги смотрели на него глазами, похожими на глаза людей из Эльге.