Литературные сказки народов СССР
Шрифт:
Вышел отец из хаты. Тяжеловато ему взбираться на телегу.
— Ты зачем так много соломы положил? Да мягкой, овсяной?
— Но я же ее обратно привезу.
Едут деревней в лес. Редкие встречные глаза прячут. А некоторые и подбадривают старика:
— Ничего, скоро и мы за тобой.
И лишь Игнат у ворот на весь свет дерет горло:
— Правильно, Петро! Нечего в рот волочить, если борону волочить не можешь.
Петро проехал молча.
Принял их вместе с телегой мокрый и черный ноябрьский
Приехали. Сделал Петро из елового лапника шалаш, положил в солому торбу. Натаскал сушняка, мелко его нарубил. Развел костерок. Достал из торбы хлеб, сало, баклажку с вином.
— Это зачем? — спросил отец. — Бери все обратно. И солому бери.
— Отец, — глухо сказал Петро, — неужели ты думаешь, что я тебя тут оставлю?
— И оставишь. Потому что Закон. Убьют тебя, — сказал отец.
— За меня не бойся, — ответил Петро и уехал. Замигал в чаще за спиной огонек. Исчез.
Ночь в лесу, темно в деревне. Игнат возле хаты поглядел на телегу.
— Солому все же оставил?
Ничего не ответил Петро.
Всю ночь он проворочался в избе. А следующей ночью, оставив в стайне коня, пошел, крадучись, в пущу. Долго блуждал. Нету огня и нету. Все, значит, ясно. Погасил отец огонь, чтобы напрасно не мучиться. Не поверил сыну. Да и на самом деле не было еще такого на свете.
…И вдруг… «Есть он! Есть огонь! Есть!»
Бежит Петро на огонь. Ветви ему глаза выхлестывают. А огонь совсем уже угасает. И словно угасает возле него скрюченная фигура старика.
— Отец! Отец! — кричит Петро и торопится. То отца обнимает, то кости оленьи собирает и бросает в шалаш. — Умереть захотел. Не поверил мне.
Вскинул отца на спину и понес. А огонь угасает-угасает. Погас. И чувствует Петро — мокрый у него затылок.
— Ты что, плачешь?
— Плачу. О тебе. Теперь можно рассказывать. Знаешь, почему из таких стариков на деревне один я?
— Знаю. Битва была десять лет назад.
— Да. Напали на нас. И мы все старики, кто уже на пороге в лес был — перед дорогой туда — тайно решили: лучше лечь в бою, чем от своих погибнуть… Все полегли, один я остался.
Принес Петро отца в хату, отгородил часть кладовки и сделал там лазы на чердак и в подпол. Оттуда — на подворье. И стал там отец жить. Глухой ночью — в хате, днем — в подполе и на чердаке. А темной ночью и по двору потопает. Как волки жили, от всех скрываясь. Но жили.
В тот год словно пала на людей какая-то кара. Урожай собрали — едва зиму пережить.
«Ничего, — думали люди, — как-то доживем до щавеля. Отсеяться есть жито в ссыпных ямах. А там, может, будет урожай получше, чем в прошлом году».
Однако не получилось. Как раз перед весной напали соседи (у них еще хуже было), начали
Пришел Петро домой да и говорит отцу: так вот и так, все помирать будем.
— Кара. Закон переступил, — говорит отец. — Не жалеешь?
— Нет. Зиму вместе. И теперь — все вместе. Таков Закон — мой.
— Зачем всем вместе? Иди сюда, что-то скажу.
…И вот появился Петро вновь под дубом, где горевала вся община.
— Всё, — только и сказал сосед Максим, — теперь детей убью, а потом и сам. Ни одного зерна не посеять… Ну, Петро, что скажешь?
— Не надо убивать, — громко сказал Петро. — Снимите солому со стрех. От застрехи и до средины покрытия.
— И что? — скривился Игнат.
— Обмолотите. И подметите доски, что внизу подстрешья.
И в самом деле, крыли же стрехи необмолоченными снопами. Кинулись люди на стрехи. Обмолотили солому. Смели вместе с пылью зернышки с подстрешья. Собрали семян, чтобы хоть как-то засеять нивы.
— И поделитесь секретом с соседями, — сказал Петро.
— Что-о? — взвился Игнат. — Да мы их…
— Поделитесь. Иначе худо будет.
На радостях поделились. И — словно от облегчения, от благодарности — жито у всех пошло густое, лохматое, как медведь.
— Почему не до конца стрехи велел оголить? — спросил Максим.
— А вот если бы вымерзли всходы — тогда б всю стреху оголили, но нашли б, что в другой раз в землю кинуть.
— Ох, не на добро такой ум, — сказал Игнат. — Быть беде.
И словно накаркал. Начало уже красовать, веселиться жито, как однажды появилась над гаем огромная голова. Шел Великан. Был он не из добрых богатырей, а из тех, что народу вредят. Ногой ступит — вода в след набегает и на том месте остается болото.
— Какое жито! — загремел, как сто перунов. — Тут и поселюсь.
Наломал бревен, смастерил на самой гигантской осине помост, а на помосте построил из валунов себе замок.
— Тут буду сидеть. Соберете урожай — съем. Со стрехи все сдерете, засеете — и это съем. А потом вас самих съем.
Попытались стрелы в него пускать — не долетают стрелы до замка. Великан стрельцов поймал и съел, чтобы остальным неповадно было. Смертельно затосковали люди. Пришел Петро в хату.
— Все, отец. Теперь пропадем.
— Не жалеешь, что меня привез?
— И в сотый раз такой Закон я преступил бы. Теперь погибнем вместе.
— Зачем? — спросил немощный отец. — Иди-ка сюда, ко мне поближе…
И вновь сказал Петро людям, что собрались под общинным дубом:
— Ничего мы с этим Великаном не сделаем силой.