Литературный навигатор. Персонажи русской классики
Шрифт:
Евгений – чиновник; живет он на окраине Петербурга, в Коломне, мечтает о будущем семейном счастье со своей возлюбленной Парашей и словно не замечает, что Нева, прегражденная при строительстве державного Петербурга, готова выйти из берегов. И значит, будущность его под угрозой. Так завязывается сюжетная линия Евгения.
Наутро после катастрофического наводнения 7 ноября 1824 года он переправляется через бурные воды взбунтовавшейся реки на остров, где жила «его Параша, его мечта». Увы, она погибла, ветхий домик снесен. Здесь происходит ложная кульминация. Разум Евгения не выдерживает, сойдя с ума, он покидает квартиру, которую хозяин тут же сдает «бедному поэту»). И бродит,
Ложная – потому что однажды мысли вдруг «страшно прояснятся» в нем, когда, сидя «на звере мраморном верхом» под «столбами большого дома» он увидел статую Медного Всадника. Увидел – и узнал Того, Кто основал город «под морем» и как бы заранее принес жизнь его Параши в жертву великим задачам истории. И маленький несчастный Евгений грозит «строителю чудотворному»: «Ужо тебе!».
В этой точке сходятся обе сюжетные линии. Замерший сюжет снова начинает лихорадочное движение к истинной кульминации. Ожившая статуя основателя города, сойдя с постамента, преследует Евгения. Ее «тяжело-звонкое скаканье» разносится по «потрясенной мостовой» великого и страшного города.
Финал Евгения, развязка его сюжетной линии – печальны. Войдя в повесть в ореоле простодушной мечты о семейном уюте («и внуки нас похоронят»), он находит последнее пристанище на пустынном невском острове, где «не взросло» и ни былинки. Именно сюда наводнение, «играя», занесло «домишко ветхий». Возможно, именно в нем жила и погибла Параша. Домишко был для Евгения символом маленького человеческого счастья, а стал символом большого человеческого горя.
Образ Евгения связан с трагическими раздумьями позднего Пушкина о «петербургском» периоде русской истории, о невыполненном предназначении дворянства, о непоправимом расхождении российской государственности и частной человеческой жизни. Ведь Евгений не просто чиновник, он дворянин, причем родовитый. Само имя в переводе с греческого означает «благородный», и Пушкин особо подчеркивает, что «прозвание» предков Евгения прозвучало в «Истории государства российского» Карамзина. Но историческая преемственность прервалась. Бедный коломенский житель не «тужит» о величественной старине, он выпал из цепи прежних поколений, и думает только о будущих, причем ближайших («внуки нас похоронят»). Потому-то у него нет фамилии, как у Всадника нет имени. Утратив связь со своим родом, дворянин как бы становится беззащитным перед стихией истории. Он обречен.
Сразу после выхода «Медного Всадника» в свет (1837; в этом подцензурном варианте не было угрозы Евгения Всаднику «Ужо тебе!») разгорелись споры: как понимать образ «бедного» героя? На чьей стороне Автор? Критик В.Г. Белинский полагал, что поэт смущен, но признает право могучей государственной силы пожертвовать малым и личным; с ним много позже согласится поэт и прозаик Д.С. Мережковский. Поэт В.Я. Брюсов связывал Евгения с декабристами; с 1960-х годов все чаще пишут о «трагической неразрешимости конфликта».
Но вопрос нужно ставить, видимо, иначе. Евгений – не идеал, а жертва. Он вызывает не восхищение автора, а его сочувствие, соучастие. В своих мечтах о маленьком счастье Евгений соотнесет с героями античного мифа о Филемоне и Бавкиде, счастливой бездетной чете. Но время идиллии кончилось. Поэтому идиллия пушкинского героя с самого начала чревата трагедией, она надломлена и обречена.
Что почитать
Белый А. Ритм как диалектика и «Медный Всадник». М., 1929. (Работа неоднократно переиздавалась.)
Вацуро
Осповат А.Л. Вокруг «Медного Всадника» // Известия / АН СССР. Серия ОЛЯ. 1984. Т. 43. № 3.
Пумпянский Л.В. «Медный Всадник» и поэтическая традиция XVIII века // Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1939. Т. 415.
Худошина Э.И. Жанр стихотворной повести в творчестве А.С. Пушкина. Л., 1974.
Энгельгардт Б.М. Историзм Пушкина: К вопросу о характере пушкинского объективизма // Энгельгардт Б.М. Избр. труды. СПб., 1995.
Якобсон Р.О. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р.О. Работы по поэтике / Вступ. ст. Вяч. Вс. Иванова; Сост. и общ. ред. М.Л. Гаспарова. М., 1987.
Что посмотреть
Вигдорова Елена. «Медный всадник». Бунт и ужас.
URL: https://arzamas.academy/special/ruslit/episodes/44.
Вигдорова Елена. «Медный всадник». Горделивый истукан.
URL: https://arzamas.academy/special/ruslit/episodes/45.
Пиковая дама (повесть, 1833, опубл. – 1834)
Германн – молодой офицер («инженер»), центральный персонаж социально-философской повести, каждый из героев которой связан с определенной темой. Ничтожный Томский – с темой незаслуженного счастья. Бедная Лизавета Ивановна – с темой социального смирения. Старая графиня – с темой судьбы. И каждый из героев наделен одной, определяющей его и неизменной чертой. Германн прежде всего расчетлив, разумен; это подчеркнуто и его немецким происхождением, и фамилией (имени его читатель не знает), и даже военной специальностью инженера.
Германн впервые появляется на страницах повести в эпизоде у конногвардейца Нарумова, но, просиживая до пяти утра в обществе игроков, он никогда не играет – «я не в состоянии жертвовать необходимым, в надежде приобрести излишнее». Честолюбие, сильные страсти, огненное воображение подавлены в нем твердостью воли. Выслушав историю Томского о трех картах, тайну которых 60 лет назад открыл его бабушке, графине Анне Федотовне, легендарный духовидец Сен-Жермен, он восклицает не «Случай!», а «Сказка!» – поскольку исключает возможность иррационального успеха.
Далее читатель видит Германна стоящим под окнами бедной воспитанницы старой графини, Лизы. Облик его весьма, как говорили тогда, романичен: бобровый воротник закрывает лицо, черные глаза сверкают, быстрый румянец вспыхивает на бледных щеках. Однако Германн – не галантный персонаж старого французского романа, что читает графиня, не роковой герой романов готических (которые графиня порицает), не действующее лицо скучно-мирного русского романа (принесенного ей Томским), даже не «литературный родственник» Эраста из повести Карамзина «Бедная Лиза». (На связь с этой повестью указывает не только имя бедной воспитанницы, но и «чужеземная» огласовка фамилии ее «соблазнителя».) Германн, скорее, герой немецкого мещанского романа, откуда слово в слово заимствует свое первое письмо Лизе; это герой романа по расчету. Лиза нужна ему только как послушное орудие для осуществления хорошо обдуманного замысла – овладеть тайной трех карт.