Литературоведческий журнал №37 / 2015

Коллектив авторов

Работа над третьей главой «Евгения Онегина» началась уже через два месяца, 8 февраля 1824 г. (завершена в сентябре). Интересующая нас XXII строфа, конечно, не случайно перекликается с приведенными стихами Боброва, у которого предельно серьезная, «стеняща надпись» «Помни смерть!» (memento mori), рисуемая «морщинами» (ср.: «над их бровями»), тоже возникает в игривом, в общем, юмористическом контексте 139 . Его отношение к женам «скифских смуглых селян», обитательницам крымских гаремов, не лишено иронии (как и отношение Пушкина к дамам «на брегах Невы»):

139

В

целом в этом фрагменте Бобров отталкивался от «Науки любви» Овидия, где тот угрожает несговорчивым красавицам морщинами и сединой (Ars amandi, III: 69–80). Отсылки к «Науке любви», имеющиеся в интересующих нас фрагментах «Тавриды» и «Евгения Онегина», лишний раз обнаруживают их перекличку (может быть, отчасти пародийную). Для Пушкина Бобров был единственным русским поэтом, который прежде него испытал ссылку примерно в тех же краях, что Овидий. Об этом нам уже приходилось писать, см.: Коровин В.Л. Пушкин–Овидий–Бобров (О начальных строфах главы восьмой «Евгения Онегина») // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 2007. – Т. 66. – № 3 (май-июнь). – С. 41–47.

Им неизвестны те беседы,Где с недостатком совершенствоОткрыто в просвещенном мире;Лишь мыльня в вкусе АзиатскомРоскошным служит им гульбищем,Свиданья местом и бесед 140 .

Далее следует обращение к «росским нимфам», более достойным красот крымской природы:

О вы, любезны Росски нимфы,На коих облеченна в снегПрирода на челе и грудиВзрастила вечные лилеи,На коих дышущие розыВ ланитах и устах прекрасныхДают законы Росским Марсам!<…>Здесь также бы румянец вашИ вздох любовный мог пленять! 141

140

Бобров С.С. Таврида. – С. 70.

141

Там же. – С. 70–71.

При всей комплиментарности этого мадригала нетрудно заметить, что речь идет о «нимфах», умеющих пользоваться своими прелестями и «давать законы» мужчинам. Пушкин вслед за строфой о «красавицах недоступных» говорит о подобных бобровским «нимфам» «причудницах» (кокетках) «среди поклонников послушных» (строфа XXIII).

В итоге Бобров возвращается мыслями к единственной своей возлюбленной Зарене:

О миловидная Зарена! –Все звезды в севере блестящи,Все дщери севера прекрасны;Но

ты одна средь их луна… 142

142

Там же. – С. 71. Обращения к Зарене (ее имя, кстати, созвучно Зареме, героине «Бахчисарайского фонтана») проходят через всю поэму Боброва. В «Херсониде» он переименовал ее в Сашену (по имени своей жены Александры).

К этим строкам, восходящим к фрагменту Сапфо 143 , имеется очевидная параллель в седьмой главе «Евгения Онегина» (строфа LII: «У ночи много звезд прелестных…»), что отметил еще П.О. Морозов 144 .

Самым интересным представляется совпадение общего хода мыслей в «эротическом» отрывке третьей песни «Тавриды» с XXII–XXIV строфами третьей главы «Евгения Онегина»: неприступные (и, возможно, двуличные) петербургские дамы (XXII); кокетки, дурачащие своих воздыхателей (XXIII); Татьяна, которая «любит без искусства» (XXIV). Ср. у Боброва: обитательницы гаремов, скрывающие свой возраст или попросту недоступные; «росские нимфы», чей «румянец и вздох любовный» может «пленять сердца»; единственная для поэта Зарена.

143

Ср.: «Звезды близ прекрасной луны тотчас же / Весь теряют свой яркий блеск, едва лишь / Над землей она, серебром сияя, / Полная, встанет» (Эллинские поэты VII–III вв. до н.э.: Эпос, элегия, ямбы, мелика. – М., 1999. – С. 336, перевод В.В. Вересаева).

144

Пушкин А.С. Сочинения / Под ред. и с объяснительными примеч. П.О. Морозова: [В 7 т.]. – СПб., 1912. – Т. 3. – С. 284.

Надписи «над бровями» петербургских дам и крымских старух разные, но у обоих поэтов это серьезные надписи, используемые в похожих шутливых контекстах и с полным пониманием их исходного смысла.

Надпись на вратах Дантова ада должна внушать ужас перед вечностью адских мук, а девиз «memento mori» – мысль о скоротечности жизни. Автор «Евгения Онегина» «надпись ада» «над бровями» петербургских дам, «непостижимых для ума» 145 , читает, как и положено, «с ужасом» и бежит от них, страшась кары. В «Тавриде» «младой мурза», не разглядевший вовремя напоминание о смерти под покрывалом обитательниц гаремов, рискует быть обманутым и испытать разочарование. В обоих случаях поэты, прочитав и поняв надписи «над бровями» недостойных женщин, оставляют их и возвращаются к главным предметам своего вдохновения – к «миловидной «Зарене», к «милой Татьяне».

145

«Непостижимость» этих дам «для ума» отлично согласуется с таинственным характером надписи на вратах ада, прочитав которую, Данте обращается к Вергилию: ««Maestro, il senso lor m’`e duro» (Inferno, III: 12). В переводе П.А. Катенина (1827–1830) соответствующая терцина звучит так: «Сии слова над дверью на стене / Я прочитал и молвил, вопрошая: / «Учитель мой, я не пойму вполне»» (Катенин П.А. Избр. произведения. – М.; Л., 1965. – С. 200 (Б-ка поэта, бс)).

В «Тавриде» нет ни имени Данте, ни его «славного стиха», но способ цитирования Бобровым нравоучительного девиза «Помни смерть!» (memento mori) в шуточном рассуждении о женщинах и любви, на наш взгляд, послужил образцом Пушкину, который в «Евгении Онегине» подобным образом использовал знаменитый стих «Божественной комедии».

Конец ознакомительного фрагмента.