Литературоведческий журнал №40 / 2017

Коллектив авторов

Я знаю, для чего Крадон твердит всегда, Что свет наук есть зло: для вора свет беда.1799. Все мыслят жить, но не живут; Не мысля умереть, умрут.«Мыслят и не мыслят» (1799). Мы видим счастья тень в мечтах земного света; Есть счастье где-нибудь: нет тени без предмета.«Тень и

предмет» (1820). Не сон ли жизнь и здешний свет? Но тот, кто видит сон, – живет.(1825).

К жанру эпитафии Карамзин обратился по просьбе «одной нежной матери», которая просила его «сочинить надгробную надпись для умершей двулетней дочери ее», и предложил ей на выбор пять эпитафий, из которых она, как он отметил, «выбрала последнюю»:

1

Небесная душа на небо возвратилась, К источнику всего, в объятия Отца. Пороком здесь она еще не омрачилась; Невинностью своей пленяла все сердца.

2

И на земле она, как ангел улыбалась: Что ж там, на небесах?

3

В объятиях земли покойся, милый прах! Небесная душа, ликуй на небесах!

4

Едва блеснула в ней небесная душа, И к солнцу всех миров поспешно возвратилась.

5

Покойся, милый прах, до радостного утра!1792.

Затем Карамзин пишет просто эпитафию, безотносительно к какому-то реально жившему и почившему человеку:

Он жил в сем мире для того, Чтоб жить – не зная для чего.1797.

А также как «Надгробие шарлатану» (1799):

Я пыль в глаза пускал; Теперь – я пылью стал.

К эпитафиям можно отнести и пространную «Надгробную надпись Боннету» (1793) – Шарлю Бонне (1720–1793), – «незабвенного, – как считал Карамзин, – друга человечества… великого Философа, истинного мудреца, любезного моему сердцу» 6 , а также две надгробные надписи в «Письмах русского путешественника»:

Вселенная любовь иль страх, Цари! что вы по смерти?.. прах Великий человек достоин монумента, Великий государь достоин алтарей.

6

Карамзин Н.М. Полн. собр. стихотворений. – М.; Л., 1966. – С. 116.

К жанру стихотворных надписей Карамзин обращается во время своего европейского путешествия в 1789–1790 гг. Там он делает более десяти надписей,

семь из них в парке Эрменонвиля. Сначала общую:

Ищи в других местах искусства красоты: Здесь вид богатыря Природы Есть образ счастливой свободы И милой сердцу простоты.

Затем на дверях хижины:

Здесь поклоняются творцу Природы дивныя и нашему отцу, –

на вязе:

Под сению его я с милой изъяснялся, Под сению его узнал, что я любим, –

на дверях башни:

Здесь было царство Габриели; Ей подлежало дань платить. Французы исстари умели Сердцами красоту дарить, –

в гроте:

Являйте з'eркальные воды Всегда любимый вид Природы И образ милой красоты! С зефирами играйте И мне воспоминайте Петрарковы мечты! –

на скамье:

Жан-Жак любил здесь отдыхать, Смотреть на зелень дерна, Бросать для птичек зерна И с нашими детьми играть.

И отдельно к «снежному памятнику»:

Мы сделаем царю и другу своему Лишь снежный монумент; милее он ему, Чем мрамор драгоценный, Из дальних стран за счет убогих привезенный.

В 1798 г. Карамзин «увидел, – как он объясняет появление целого цикла надписей, – в одном доме мраморного Амура и с позволения хозяйки исписал его карандашом с головы до ног»:

1

на голову Где трудится голова, Там труда для сердца мало; Там любви и не бывало; Там любовь – одни слова.

2

на глазную повязку Любовь слепа для света И, кроме своего Бесценного предмета, Не видит ничего.

3

на сердце Любовь – анатомист: где сердце у тебя, Узнаешь, полюбя.

4

на палец, которым Купидон грозит Награда скромности готова: Будь счастлив – но ни слова!

5

на руку Не верь любовнику, когда его рука Дерзка.