Литургические заметки
Шрифт:
И только в последнем тропаре появляется наконец «персональная» молитва о нашем дорогом усопшем:
Упокой, Боже, раба Твоего и учини его в рай, идеже лицы (хоры) святых, Господи, и праведницы сияют яко светила (светильники). Усопшаго раба Твоего упокой, презирая его вся согрешения.Четвертая тема — назидание нам, присутствующим при отпевании. Назидание в сочетании с молитвой:
Кая житейская сладость пребывает печали непричастна? Кая ли слава стоит на земли непреложна? Вся сений немощнейша (тениЭтот мотив назидания, поучения присутствующим занимает много места в чине Погребения. В одной из стихир «на последнее целование» речь ведется от лица самого усопшего:
Зряще мя безгласна и бездыханна предлежаща, восплачите о мне, братие и друзи...И далее – о внезапности смерти, о равенстве всех на Суде, где только от дел своих каждый прославится или постыдится. И мольба, мольба о молитвах... Этот прием — речь от лица усопшего – более развит в чинах Погребения священников и монахов, откуда и переложил это в русских стихах А. К. Толстой в поэме «Иоанн Дамаскин»:
Спасайтесь, сродники и чада, Из гроба к вам взываю я – Спасайтесь, братья и друзья, Да не узрите пламень ада. Иду в незнаемый я путь, Иду меж страха и надежды; Мой взор угас, остыла грудь, Не внемлет слух, сомкнуты вежды; Лежу безгласен, недвижим, Не слышу братского рыданья, И от кадила синий дым Не мне струит благоуханье; Но вечным сном пока я сплю, Моя любовь не умирает; И ею, братья, вас молю, Да каждый к Господу взывает: Господь! В тот день, когда труба Вострубит мира преставленье — Прийми усопшего раба В Твои блаженные селенья!Но разве перепишешь все драгоценные тексты? Насколько богаче они прославленного «День гнева» католического Средневековья... И — «эх, не на те бы слова» написана гениальная музыка.
И тут же должно признать, что как и все наше (греческое) церковное Богослужение, чин Погребения перегружен словами. Если совершить отпевание во всем по Требнику — оно продлилось бы часа два. Это слишком долго не потому, что мы ленимся, а потому, что непосильно для внимания. Нужно уложиться в полчаса; мы это и делаем, но выбираем далеко не самое лучшее. Надо сократить ектений и каждения. Не надо бы совсем читать тропари канона, не надо бы и петь все ирмосы. Не надо бы читать «индульгенцию» (о ней — ниже). Зато надо бы подобрать несколько хороших стихов из псалма 118 — и читать их, петь же только припевы. Надо бы составить и читать хорошее огласителъное слово от лица усопшаго — и не только с прошением о молитвах за него, но и с призывами проверить, исправить нашу жизнь, которой предстоит таинство смерти... Наконец, надо не «бросать» усопшего и родных, а «проводить» их, непременно устроить торжественный вынос гроба хотя бы до паперти храма под пение нашего потрясающего траурного «Святый Боже». Все это — вполне в наших возможностях, которые мы не осуществляем.
61
...Я часто читаю «Блаженны» над гробом. Таинство смерти. Участвуя в нем, я едва ли не всякий раз убеждаюсь, что человек достоин любви. Он был незаметен, как все, грешен, как все; но вот в этом очень маленьком круге родных и друзей открывалась тайная красота души его, о которой никто кроме не знал. И когда кончилась жизнь — мы увидели вдруг, что он заработал себе вот эти искренние, благодарные слезы любви... Уж если мы так горячо «желаем» его — то кольми паче Бог! И вот, я читаю «Блаженны» над гробом и думаю: какое-то из этих «Блаженств», хотя бы только одно, хотя бы только отчасти, уж наверно исполнено в этой оправданной жизни, которую я не знал. А если знал — то с волнением догадываюсь
Если даже и не всегда это именно так, все равно: очень важно, чтобы присутствующие услышали над гробом «Блаженны». Непременно читать их; но отнюдь не надо читать между ними тропари. Ибо они совершенно несоизмеримы с Евангелием, они просто недостойны идти так вперемежку со словами Самого Господа.
62
«МОЛИТВА РАЗРЕШИТЕЛЬНАЯ,
от иереа над преставльшимся чтомая
Господь наш Иисус Христос, Божественною Своею благодатию, даром же и властию, данной святым Его учеником и апостолом, во еже вязати и решити грехи человеков рек им: приимите Духа Святаго, ихже отпустите грехи, отпустятся им: ихже удержите, удержатся: и елика аще свяжете и разрешите на земли, будут связана и разрешена на небеси, от онех же и на ны друг-друго-приимательно прешедшею, да сотворит чрез мене смиреннаго прощено и сие по духу чадо имя-рек от всех, елика яко человек согреши Богу словом или делом, или мыслию, и всеми своими чувствы, волею или неволею, ведением или неведением. Аще же под клятвою или отлучением архиерейским или иерейским бысть, или аще клятву отца своего или матере своея наведе на ся, или своему проклятию подпаде, или клятву преступи, или иными некиими грехми яко человек связася; но от всех вины и юзы да разрешит его (ю): елика же за немощь естества забвению предаде, и та вся да простит ему (ей), человеколюбия ради Своего, молитвами Пресвятая и Преблагословенныя Владычицы, нашея Богородицы и Приснодевы Марии, святых славных и всехвальных апостол, и всех святых, аминь».
Эту грамоту со вписанием туда имени усопшего священник громко читает над гробом, и затем, кто-нибудь вкладывает ее в руку покойного. Так сказать, документ, пропускающий в Царство Небесное. Властию апостольского преемства дается отпущение всех грехов, разрешение всех клятв... Документ покупается в свечном ящике под именем «молитвы». Ведется бухгалтерский учет «молитв», приход, расход, т. е. продажа, остаток «молитв». Чем не индульгенция?
Вот ответ специалиста, 1959:
«...Относительно разрешительной молитвы. Древнейшей из известных в науке молитв об усопших является "Боже духов и всякия плоти..." существовавшая уже в IV в. В средние же века, пожалуй, с Х1-го и далее, появляется большое количество молитв об усопших, причем многие из них создавались на основе молитв из чина исповеди. Одной из причин этого было то, что в древности после исповеди духовник, как правило, налагал епитимию. Исповедник, выполнив епитимию, являлся к духовнику, докладывал об этом и духовник читал молитву на разрешение епитимий. В условиях широкого применения епитимий естественно возник вопрос: «А как же быть с теми людьми, на которых была наложена епитимия и которые скончались без ее разрешения?» Вот и создался обычай, по которому духовник приходил на погребение и читал молитву, разрешающую умершего от епитимий. Вот откуда наша разрешительная молитва. Такое ее значение видно из ее содержания. Она читается от лица духовника, в ней упоминаются грехи, за которые обычно налагалась епитимия — подпадение под проклятие и клятвопреступление, упоминаются и другие грехи, в которых человек «с сокрушенным сердцем покаялся». Молитва охватывает и грехи человеческой немощи, которые мы забываем. Как видите, эта молитва не имеет значения разрешения грехов на исповеди, тем более индульгенции. Но так как ее стали читать и не духовники, то в Требнике была помещена эта молитва в сокращенном виде и под названием не «разрешительная», а «прощальная». Греки в настоящее время вернулись к древней практике и читают вместо нее «Боже духов и всякия плоти...». У нас это трудно сделать, можно вызвать ненужный ропот. Поэтому мне кажется, что лучше было бы читать прощальную молитву из Требника, а «разрешительную грамоту» читать и полагать в руки тому умершему, который исповедовался перед смертью, или если на его погребении присутствует духовник, в прошлом исповедовавший его, поскольку предсмертная исповедь часто не совершается не по вине умершего».
Интересно, что и в нынешнем тексте Требника есть следы того особого значения, которое имела в древности молитва «Боже духов и всякия плоти». Перед последним прощанием «глаголет первый от священников, или архиерей прилучився, молитву: БОЖЕ ДУХОВ... велегласно, пришед близ умершаго». Почему «пришед близ»? Это особое приближение к гробу напоминает о «прощальном» значении этой молитвы у греков, вернувшихся к древней практике.
Что же касается нашей «молитвы разрешительной», то ее, а лучше сокращенную «молитву прощальную» из Требника мог бы читать только лично духовник покойного. А все остальное, что мы сегодня с этой «молитвой» выделываем, — от лукавого. Священник лжет, когда велегласно удостоверяет, что покойник, которого он при жизни в глаза не видел, будто бы «о всех сих сердцем сокрушенным покаялся»... Лучше какой угодно «ненужный ропот», чем такая неправда в церковном Богослужении.
63
«...Вы мечтаете о возрождении русской церковности. Но в ней немало явлений, глядя на которые думаешь: а зачем бы этому и возрождаться? Несколько лет тому назад я гостил в деревне и видел похоронную процессию. Не буду описывать ее в подробностях, которые вы и без меня знаете. Главное внимание привлекал приглашенный из города молодой священник. Он был в ризе, надетой на гражданское платье, и махал потухшим кадилом. Время от времени, довольно часто, родственники и соседи давали ему деньги, и он засовывал их себе под ризу в карман; тогда процессия останавливалась, и он ужасной скороговоркой служил панихиду. Зависимость действий священника от подаваемых ему денег была прямая и демонстративная. После я узнал, что священник с высшим церковным образованием. Вот занятие! Как-то без всякой пропаганды для всех было ясно, что в этом его «служении» нет никакой идейности (разве только «идея» накопить побольше денег). На поминальном обеде сын покойного, приезжавший тоже из города, так прямо и сказал священнику в лицо, впрочем, без всякой насмешки или обиды, что если бы папаша умер в городе, то там его похоронили бы с музыкой, а в деревне — так уж надо с попом... Священник слушал и думал что-то свое, вероятно, о горьком своем положении.