Вот я лежу на дне колодцаСамоиграющею лютней —Святые, видите меня,Вы на горах своих лиловых?И шепотом, но бестелесным,Но световым таким шуршаньемОни мне отвечают: «ВидимЧрез шар летающий хрустальныйИ даже иногда играемНа струнах мы твоихИной раз».
68
Дни перед Пасхой, дни ПостаГармошкой со-разводятся,То становлюсь я как черта,То все во мне расходится.Вот-вот совсем я растворюсь,Заброшусь в неба чан — тряпицей,И облаками разбегусь,И клювом размешают птицы.
69
Прости,
Господь, — Ты был Фазан,А я — охотник, стынущий в тумане.Он слышит голос, щупает колчанИ сам себя нашел в колчане.И выстрелил. Лечу так высоко,Стрелой звенящею зеленою, как птица, —О, если б мимо! Если б в молоко!Сломаться бы! О, уклониться!Но вот — Фазан, охотник и стрелаСтремительно меняются местами.О встречи миг, — когда она вопьется —Все закричит, все разобьется,Исчезнет все под небесами,И сами небеса, и сами.
70. Ночь на Великую Субботу
В поварне красят яйцаИ молчат,Я краски разотруИ выйду в сад —Мне руки чернымиОт краски показались.Как тонок иней на земле,Деревья сжались.Глядит в сторонке Марс,Забравшись на насест, —К утру все звездыСтанцевались в крест.Затихло все — от ангеловДо малых сих,И даже мира Князь,Я чувствую, затих.Две тыщи лет назадОн ранен был,Как треснул ад —Он так вопил,И мечется — ведь раны злееС годами, злоба тяжелее.Сегодня же и он уполз,И грех примерз.Весна. Мороз.От тихости и скорбиЭтих местК утру все звездыСтанцевались в крест.
71. Воскрешение апостолом Петром Тавифы и попытка подражания
«Ты, Петр, слышал?Тавифа наша умерла.Так хорошо она пряла,И вот — не дышит».Она — как точка, девы — кругом,И Петр среди ее подругГлядит на корни своих рукС испугом.Он сомневался:«Природы чин! Я не могу!»А огненный язык в мозгуЛизался.«Ты можешь! — Сила распевала. —Ну, в первый и последний раз!»Он поднял руки и потряс,С них Жизнь упала.Как пред рассветом неба склянь,Он белый был, как после тифа,Он прокричал: «Тавифа, встань!О, встань, Тавифа!»«Тавифа, встань», — он прошептал.О, благодати холод, милость!По векам трепет пробежал,Глаза испуганно открылись.И дева вновь живет. Жива.Но уж она не вышивала,И никого не узнавала,И улыбалась на слова.Ее слезами моют, жгутИ нежно гладят. Всё без толку.Такие долго не живут.Да ведь и Лазарь жил недолго.…Я это видела в мечтаньеВ дали отчетливо-туманной,Когда на службе мы стояли.Покойника мы отпевали.Скаталось время в дымный шар,В шар фимиамный.И в дерзновенье и пыланьеК покойнику я подошла,Руками я над ним трясла,Ему крича: «О, встань! О!»Тень пробежала по глазам,И кончик уса задрожал,Но он не захотел. Он сам!И, потемнев еще, лежал.«Сошла с ума! Вон, вон скорей!Сошла с ума! Мешает пенью!»И вытолкали из дверей.Что ж, хорошо — оно к смиренью.Он сам не захотел! Он сам!Он дернулся, как от иголки,И вытянулся — лучше там.Из света в тьму? И ненадолго?
72. В трапезной
Тень от графина с морсом. СкатертьКраснеет веще. Пейте. Ешьте.Когда уж надобно заплакать,То и чик-чик скворца зловеще.И мясо черной виноградинкиКак сонный глаз, как в детстве жизнь,А я и ягодки не съела,И жизнь видением чужимСмотрела.Что-то есть не хочется,А
уж тем более под пенье.Я хлеб крошу и вспоминаюСвои протекшие рожденья.Не дай Бог — птицей. Свист крылаКак вспомню, и ночевку на волне,Боль в клюве, и как кровь теклаСкачками. Птичьего не надо мне!Была я пастором и магом,Мундир носила разных армий,Цыганкой… Больше и не надо!Сотлела нить на бусах Кармы.
73
О небо! Небо! Грустно мне!И вот ты вынесло, умильное,И выставило на окнеВсе серебро свое фамильное.Денницу я и Веспер знаю,Блеск летний, зимний мне знаком,Кассиопея на сараеПрисела крупным мотыльком.Но за крыло ее магнитомПотянет в подземелья тьму.Как умирают деловито,Ложась к народу своему!А хорошо ль прилечь к народуИ с кровью тесною смеситьСвою просторную свободу,Блаженство с Богом говорить?Я книгу Жизни прочитала,Касаясь кожаных доспехов,Но я могу начать сначала —Внимательней, теперь не к спеху.Как Книгу книг раввин читалВ местечке, Богом позабытом,Со свечки не снимая гарь,И каждый знак пред ним сиялИ как подъем, и как провал,Как ангел, цифра, храм разбитыйИ как вертящийся фонарь.
74. Воспитание тихих глаз
О монастырские глаза!Как будто в них еще глаза,А там еще, еще… И заПоследними стоят леса,И на краю лесов — огни.Сожжешь платочек, подыми.Они горят и не мигают,Они как будто составляютБок треугольника. ВершинаУходит в негасиму печь,Там учатся томить и жечь.Окатные каменья вроде,От слезной ясные воды.В саду очес, в павлиньем загородеОни созрели, как плоды.
75. Сатори
Не было предчувствия,И памяти не будет.Пришлое — птицам,Будущее — стрекозам.Пятница. Солнце. Дождь.Леса, сияя, мылись,И под дождем собор процвел —Глазами, крыльямиВсе стены вдруг покрылись.Никто не увидал — все от дождя укрылись.О сестры! Духи!С туманом я играю!Духи! Мне весело —Я умираю.Душа моя — ты стала чашей,В которую сбирает нищий,Слепой, живущий при кладбище,Пятак, и дождь, и фантики пустые,Обломки солнца золотые —Объедки херувимской пищи.
76. Медведь
Я хозяйка себе(А не плоть, а не персть),Вот вскопала себяИ посеяла шерсть.Вся от глаз до пятМехом порослаГустым и мокро-волосатым,В каждой волосинке — ость.Дай мне знак!О, теперь я заставлю Тебя!Медведь!Страшный гость.Вот я небом мчусь,Реву, ищу.Глазки медные смотрят внимательно.О, теперь я найду. Я дождусьОт Тебя — хоть рогатины.
77. Кормление птиц
С тарелки блеклой оловяннойЯ птиц кормила за оградойВ сосновом преющем лесу.Печаль! — о, вдругМеня печаль пронзила,Когда тарелку подносилаК несытым тяжким небесам,Как будто край этой тарелки,Полуобломанной и мелкой,Вонзился в грудь мнеИ разрезал,И обнажилМою оставленность Тобою —Всю, всю.(А пятки пели и стучалиИ тихо землю колотили —Вот на тебе! Вот на тебе!).О Боже, я тебе служуКоторый век, который лик.Кричу, шепчу — не отзвалсяНа писк, на шепот и на крик.О, на кого меня оставил?Мне холодно! Я зябну! Стыну!На красноглазой злой земле —Зиянье я, провал, пустыня.А пятки землю отшвырнули,И полетела к облакамЯ вдруг с тарелкою протянутой,С кусочком черствым кулича.Мелькнула птицею в пруду —Щетина леса, ноготь крыши, —Чрез облака и дальше, выше,Куда-то к Божьему гнезду.