Лодка
Шрифт:
Лишь на востоке наблюдается оживленное движение в небе: с той стороны над краем океана появляются все новые и новые облака, они растут на глазах, пока наконец не отрываются от горизонта подобно воздушным шарам, в которых накачали достаточно воздуха, чтобы они начали свой полет. Я смотрю, как они вздымаются в небо. С западного края неба от темной скученной массы облаков навстречу им вырываются передовые заслоны — маленькие группки облаков, которые постепенно, нащупывая себе дорогу, поднимаются к зениту. Лишь когда эти разведчики захватывают плацдарм, вслед за ними движется вся черная армада. Она поднимается, слегка подталкиваемая
Матрос Бокштигель, девятнадцати лет от роду, пришел к Херманну, который по совместительству занимает должность судового санитара, с зудящими, воспаленными подмышками.
— Вши! Штаны долой! — быстро ставит диагноз Херманн.
Внезапно он разражается проклятиями:
— Ты что, совсем спятил? Да их здесь целая армия марширует по тебе. Они сожрут такого заморыша, как ты, глазом не успеешь моргнуть.
Санитар докладывает первому вахтенному офицеру, который отдает приказание в 19.00 провести осмотр всех свободных от дежурства, а для вахтенных — полутора часами позже.
Командир, который спал в это время, узнает обо всем спустя час в кают-компании. Он взирает на первого вахтенного, как бык, который как вкопанный остановился на бегу, уставившись на красный плащ тореадора. Потом он левой ладонью хлопает себя по лбу, пытаясь сдержать свой гнев.
В носовом отсеке идут разговоры:
— Ну что, обглодали твои ребрышки?
— Дело — дрянь.
— И это помимо всего прочего.
— Да уж, это, пожалуй, слишком!
Наша фауна обогатилась. Теперь у нас на борту есть не только корабельная муха, но и корабельные вши. Скоро мы превратимся в Ноев ковчег для низших классов животных.
У пятерых свободных от вахты обнаружены вши. Вскоре по лодке распространяется сладкий запах бензина. Уничтожение врага началось.
Ветер налетает на нас с таким ревом, какой издает сжатый воздух, вырывающийся сквозь узкое отверстие. Временами он затихает, как будто наполняет воздухом свои меха, потом внезапно начинает дуть с еще большей яростью.
С каждой секундой волны вокруг нас вздымаются все выше и выше, зажатые в тисках шквалов. Струи пены, вспыхивая, разлетаются во все стороны, как трещины, разбегающиеся по темному стеклу. Волны выглядят все более угрожающе — ревущий, бурлящий котел. Снова и снова нос лодки скрывается за свистящими брызгами воды, которые выстреливают вверх из-под палубных решеток. Ветер подхватывает эти потоки и раз за разом хлещет ими по лицам впередсмотрящих.
На посту управления влажность увеличивается. Незаметно все покрывается влажной пленкой. Трап становится мокрым и холодным на ощупь.
Я не могу дольше оставаться на мостике без дождевика и зюйдвестки. Спустившись вниз, первым делом я смотрю на барограф. Его игла начертила нисходящую лесенку. Как будто смотришь сбоку на каскад в разрезе. Линия ненастной погоды опускается с такой настойчивостью, что скоро она коснется края бумаги.
Замечательный прибор — барограф. С его помощью погода берет в руки перо, чтобы оставить росчерк своего автографа на барабане, медленно вращающемся вокруг вертикальной оси. Линия,
Не в силах понять значение этих всплесков, я обращаюсь за разъяснениями к штурману.
— Это хроника наших ежедневных учебных погружений — барограф отмечает не только изменение атмосферного давления снаружи, но и, само собой, его перепады внутри лодки. Пики — это избыточное давление внутри корпуса.
Заметно, что погодя сильно беспокоит командира.
— Такие циклоны иногда делают по сто-двести узлов в час, а это приводит к колебаниям в атмосфере и столкновению субтропических и полярных воздушных масс, — объясняет он. — Это порождает сильные завихрения — ветер прямо как с цепи срывается.
— Угощайтесь, пока предлагают, — говорит мне шеф, ехидно улыбаясь.
Старик склоняется над картой, штурман заглядывает ему через плечо.
— Эти североамериканские штормовые фронты шутить не любят. За отступающей зоной низкого давления следует холодный воздух. С ним может прийти шквалистый ветер и, если повезет, видимость может улучшиться. Конечно же, мы можем податься дальше к северу, но тогда мы еще больше углубимся в центр шквала. Увернуться на юг, мы, к сожалению, не можем по тактическим соображениям. Что ж, Крихбаум, у нас нет выбора, кроме как помолиться Богу и двигать напрямую, прямо посередине. Очень плохо, что у нас по левому борту — затишье.
— Похоже, нам предстоит принять участие в настоящем родео, — глухо отвечает штурман.
Несколько свободных от вахты матросов, вооружившись тонкими линями, найтовят [55] ящики с провиантом. Больше делать нечего, никаких приготовлений, которые увидишь на надводном корабле в преддверии шторма. Старик может позволить себе расслабиться, уперев свои большие руки в бедра.
За обедом нам пришлось поставить на стол ограждение, хотя оно не сильно помогло, и нам требуется приложить максимум сноровки, чтобы не дать супнице опрокинуться.
55
Закрепляют, привязывают
Внезапно, как бы ненароком, шеф обращается ко второму инженеру:
— Что это у вас на ресницах и бровях? Вам стоило бы показаться доктору.
Как только оба вахтенных офицера и второй инженер уходят, он произносит — опять как бы невзначай:
— Вши.
— Что?… не может быть! — опешивает Старик.
— Очень даже может, у второго инженера на бровях и у основания ресниц.
— Вы шутите!
— Нисколько. Уж если они там начали плодиться, значит, дело зашло и впрямь далеко.
Старик с шумом втягивает носом воздух и, наморщив лоб и открыв рот, растерянно смотрит на шефа.
— Учитывая, какое уважение внушают мне ваши познания, значит ли это, что ваш наследник…?
— Т-с-с — не будем делать преждевременных выводов!
Шеф злорадно усмехается. Командир так энергично мотает головой, как будто проверяет свой вестибулярный аппарат. Наконец он произносит:
— Второй инженер только что вырос в моих глазах. Любопытно, чего еще можно от него ожидать.
Теперь наступает очередь шефа открыть от изумления рот.