Логическая история цивилизации на Земле Дополнительные доказательства моей теории (часть вторая)
Шрифт:
7. «…река Джайхун растаяла, и мы принялись за необходимые принадлежности для путешествия. Мы купили турецких верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через реки, через которые нам нужно будет переправляться в стране турок». Идет май, поэтому от покупки верблюдов до поделки из них бурдюков потребовалось бы все лето. Тогда нечего было сидеть всю зиму на Арале и ждать весны для начала не то что путешествия, а всего лишь – подготовки к нему. А если местные жители все же плавали по Аралу, что сверхсомнительно, так как незачем, то не надо говорить и о покупке верблюдов. Из чего вытекает («велели сделать»), что местные жители понятия не имели о бурдюках. И «делать» они их будут примерно как сито, на котором далеко не уплывешь, ибо выделка шкуры для бурдюка в воде –
8. «Итак, на каждом человеке из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее войлочная шапка и бурнус, из которого видны были только два его глаза, и шаровары ординарные и другие двойные (с подкладкой), и гетры, и сапоги из кимухта и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд…».
Во–первых, это – в середине лета (бурдюки задержали), притом на устье Амударьи, ибо караван только двинулся из неудобопроизносимой и ни о чем не говорящей аль–Джурджании вблизи Хорезма. Во–вторых, если это северный наряд, то северные народы отродясь «войлочных шапок» не носили, чтоб только «одни глаза» снаружи были. В–третьих, северная одежда легка и удобна даже при минус 60–ти. То есть, романист–фантаст Ибн–Фадлан представляет себе, как бы он оделся, если бы было холоднее, нежели на экваторе в январе. Значит, не был он в Хорезме и в июне.
9. «…мы наняли проводника… из жителей аль–Джурджании», через два дня: «нас настиг снег, так что верблюды ступали в нем по колена. Мы остановились на два дня и устремились в страну турок, и никто нам не встретился в пустынной степи без единой горы. Мы ехали десять дней…, и нам встретился сильный холод и последовательное выпадение снегов, при котором холод Хорезма был подобен дням лета».
Во–первых, за десять дней по степи на верблюдах далеко не уедешь. Я не уверен даже, что они достигли северной оконечности Арала. И откуда в июле тут взялся снегопад «верблюдам по колено»? Я ведь уже вам сказал, что ледостав на Амударье продолжался во времена Ибн–Фадлана ровно столько же, сколько и сейчас. И зачем тогда Ибн–Фадлану понадобился такой гротеск, чтоб, отъехав к северу не более 200 километров в самый разгар лета, когда даже в Ханты–Мансийске под 30–ть тепла, восклицать, будто он попал в Антарктиду в июле, когда там зима под минус 70–т. Во–вторых, «нанять проводника» можно было не более, чем на все те же 200 километров, учитывая, что проводник – кочевник и знает ближайшую степь как свои пять пальцев, а дальше и для него – terra incognita. В–третьих, но он же на этом не остановился, он нагнетает: «мы были близки к гибели наших душ».
10. «…мы едем каждую ночь от полуночи до времени после полудня». При таком гренландском холоде в июле, о котором нам только что сообщил автор, это не самое лучшее время «дневного» перехода. Это время – наихудшее. А вот для дневной жары, стопроцентно имевшейся у него в наличии, – разумно. Хотя у меня есть еще одна причина в запасе, но я о ней пока умолчу.
11. Когда мы проехали пятнадцать дней, мы достигли большой горы, на которой источники. Мы пересекли их и прибыли к племени турок, известных под именем аль–Гуззия. И вот они кочевники, у них дома волосяные. Ты видишь их дома то в одном месте, то такие же в другом; они не изъявляют покорности Аллаху, но называют своих наибольших старцев господами. И управляет ими совет между ними».
Во–первых, не нужно ехать 10 + 2 + 15 дней на север, чтоб увидеть «волосяные дома», их и из Хорезма было видно. Хотя месяца и хватило бы, чтоб попасть к «большой горе» Мугоджары, «на которой источники». Но до Урала на верблюдах по бездорожью за этот срок никак не добраться.
Во–вторых, эти самые «турки» даже ныне не «изъявляют покорности Аллаху», у них ведь поныне – ламаизм, к которому здорово подходит и «совет наибольших старцев», геронтократия называется. Отсюда я, не будь на свете историков, сделал
В–третьих, геронтократия присуща всем народам, куда еще не попала религия единого бога, что в Австралии, что в Тибете, что на Северном Кавказе, где религия поныне не столь крепка как геронтократия.
Где–то около Мугоджар, на полпути до Урала, продвижение Ибн–Фадлана остановилось и пошло описание практически никчемных характеристик «турок» (тюрок же, но Ибн–Фадлан не знал, что историки так назовут позднее многочисленные народы и каганаты), каковые я опускаю. Главное, что в районе Мугоджар случилась первая встреча. И сразу же – вторая.
12. Первый из их царей – Кударкин. Он прежде уже принял ислам, но сограждане ему сказали: «Если ты принял ислам, то ты уже не наш глава». Тогда он отказался от ислама. Нам он сказал: «Я не допущу, чтобы вы прошли… мы поддобрились к нему кафтаном, куском материи, лепешками хлеба, пригоршней изюма и сотней орехов. На следующий день нас встретил один человек из турок Он сказал: «Остановитесь», и караван остановился, то есть около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек. Потом он сказал: «Ни один из вас не пройдет!» Мы сказали ему: «Мы друзья Кударкина». Он начал смеяться: «Кто такой Кударкин? Я испражняюсь на бороду Кударкина». Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: «Проезжайте, я смилостивился» (выделено мной).
Мне эти встречи здорово напоминают сказку об Аладдине и волшебной лампе. И – об Иване–дураке и Емеле–дураке одновременно. Начну с того, что несколько верблюдов, две недели назад «стоявшие по колено в снегу», превратились в «три тысячи лошадей», а небольшое «посольство», которое всех боялось и всех «задабривало», начиная с Бухары, превратилось в армию даже по современным меркам – большую. Каковую надо кормить и не за деньги, разумеется, так как деньги в этих краях практически не ходят, а те, что имеются в единичных экземплярах, разрубаются на две–три части, примерно как крайняя плоть Иисуса Христа для показа в наибольшем количестве «храмов». Ибо даже царю Кударкину не денег подарили, а товары. Другими словами, здесь вставка в труд Ибн–Фадлана, ибо сам он не настолько сумасшедший, чтоб последовательно писать эту чушь.
С одной стороны, такая армия имеет место, когда торговцы решили построить за горизонтом новую Самару. Тогда им не страшны никакие местные власти. Но только перед этим туда должны сходить разведчики типа малочисленного «посольства» Фадлана. И объединять «посольство» с «армией» – глупее не придумаешь.
С другой стороны, от «посольства» до «армии» (кстати, поразмышляйте насчет «ар–ми», «Би–ар–ми», «сам–ар», а то у меня и без того половина работ состоит из языкознания) – большая временная дистанция. «Посольство» потому и взято у меня в кавычки, что оно есть наиболее приспособленные к первоначальному завязыванию знакомства торговцы. У которых на первом месте – знакомство, а на втором – торговля, то есть знакомство для последующей торговли. С все новыми и новыми «посольствами» центр тяжести постепенно переносится на саму торговлю, товарооборот растет и приходит время начинать строить там, «за горизонтом», новый город, Самару разумеется, так как это слово прямо означает «горизонт». Вот тогда–то идет уже «армия», не завоевательная, разумеется, а строительная, каковая и защитить себя сможет в случае необходимости. Именно так основаны все города на Земле, не исключая великие русские реки.
Во многих своих работах я доказал что, как только «посольства» развивают на данном отрезке пространства торговый путь, на нем тут же появляются казаки–разбойники во главе с представителями торгового племени, подвергнутыми единоплеменниками процедуре «арири» или «карет». (См. мои другие работы, например, «Алджама и другое», «Третий главный вывод из моих работ: Тайна о «Тайнах…» с нежданным выводом–3»). Поэтому я сделал следующий вывод из этих двух встреч, имея в виду «три тысячи лошадей и пять тысяч людей» у Ибн–Фадлана, описания им турка Кударкина и «одного человека из турок», а также явную неприязнь Фадлана к последнему. И, кроме того, – метод «поддобрения», проявленный Фадланом к тому и другому, и крайнюю скупость на слова Фадлана при этом описании.