Логово снов
Шрифт:
– Дядя все устроил через брачную контору, «О’Баннион и Ли». Мистер О’Баннион встретит меня на иммиграционном посту в Сан-Франциско и отвезет к мужу в Нью-Йорк. Мой будущий супруг там очень уважаемый и успешный человек. Но я слышала, на улицах нужно вести себя осторожно, – тараторила Вай-Мэй, едва останавливаясь, чтобы перевести дух. – Там царят порок, продажность и убийство – сплошные опиумные притоны и дома терпимости на каждом шагу! – и леди нужно глядеть в оба, а не то ужасные опасности будут поджидать ее в Воровском Логове и
– На улице Малберри, – поправила ее Лин.
– Нет, на Загибе, – c нажимом повторила Вай-Мэй. – Мне все о них рассказали, Лин.
Ну, да, а я всего лишь прожила там всю жизнь, – подумала Лин.
– Нет, у меня, конечно, будет муж, чтобы меня защищать, но…
Рот у Вай-Мэй, видимо, не закрывался никогда. Лин шла вперед под ее нескончаемый монолог и думала одну-единственную мысль: вот найду Генри и убью.
– …но больше всего я люблю истории про любовь, которые со счастливым концом. Если бы я могла, я бы прямо жила в опере…
Хотя нет. Генри ей понадобится живым. Сначала капитальный разнос – я ему все скажу! – а потом уже убийство.
– …я знаю, что женщинам на сцену нельзя, но если бы было можно, я бы играла все самые лучшие романтические роли, царских любовниц, и движения у меня были бы такие отточенные и изящные. А ты была бы отважный Дань. Я тебе уже говорила, что в тебе виден воинский дух?
– Ты не могла бы помолчать немного, а? Я думать пытаюсь, – оборвала ее Лин.
– Я весьма сожалею. – Вай-Мэй смущенно поклонилась; у Лин было такое чувство, будто она только что пнула котенка. – Я просто на корабле уже так долго, а все остальные женщины тут сильно старше и не из моей деревни. Они со мной не хотят разговаривать. Так здорово поболтать с кем-то еще. C кем-то молодым… У кого все зубы на месте.
– Тебе сколько лет? – поинтересовалась Лин.
– Семнадцать. А тебе?
– Столько же.
– Вот видишь! Мы уже прямо как сестры! – Вай-Мэй в надежде прикусила нижнюю губу. – А оперу ты любишь?
– Опера – для стариков, – отрезала Лин.
Ротик Вай-Мэй округлился от изумления и ужаса.
– О, Лин! Как ты можешь такое говорить! Опера же такая чудесная! Эти красивые истории, они как сны…
– Терпеть не могу сказки. Я люблю факты. Науку.
Вай-Мэй скорчила рожицу.
– Звучит ужасно скучно.
– Ну, если ты так любишь оперу, считай, что тебе повезло. Мой дядя работает в оперном театре, – созналась Лин. – В Нью-Йорке. Потому что я там живу.
Вай-Мэй издала такой писк, что у Лин ушло несколько секунд на осознание того научного факта, что это восторг, а не ужас.
– Ты самая счастливая девочка на земле, раз у тебя такой дядя! Ты все время ходишь в оперу? Сидишь на балконе
Деревья внезапно кончились.
Впереди были только какие-то серые и коричневые квадраты – набросок, все еще ждущий деталей.
– Судя по всему, дальше мы не пройдем, – сказала Лин.
– А ты хочешь дальше?
– Дальше все равно не выйдет, – раздраженно повторила та.
Мысль о том, что Вай-Мэй слабоумная, быстро обретала весомость факта.
– Тогда мы это поменяем и сделаем, как нам надо. И пойдем, куда захотим.
– Сон нельзя изменить.
– Конечно же, можно.
– Я уже достаточно давно хожу по снам, – начала Лин тоном школьной училки, объясняющей тему первокласснику, – и оно так просто не работает. Можно войти в дом, можно подняться по лестнице, которая и так уже существует. Но нельзя по собственной воле превратить этот дом в школу или, скажем, в автомобиль.
– А что такое автомобиль? – озадаченно спросила Вай-Мэй.
Лин закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– Ладно, забудь.
И c этими словами она пошла обратно, к лесу, крича:
– Генри! Генри!
– Но мы здесь можем менять все по своему желанию, – сообщила, снова поравнявшись с нею, Вай-Мэй. – Это не как в других снах. Смотри, я тебе покажу.
Лин остановилась и демонстративно сложила руки на груди.
– Придумай что-нибудь, чего тебе очень хочется, – распорядилась Вай-Мэй. – Что-нибудь маленькое.
Я хочу назад мои ноги, подумала Лин. Хочу ходить без этих чертовых скоб и чтобы люди на меня не глазели с жалостью или страхом. И хочу просыпаться без боли.
Она проглотила ком в горле.
– Отлично. Туфли. Хочу пару красивых туфель.
– Очень хорошо, – сказала довольная Вай-Мэй.
Она наклонилась и подобрала камень… и рука ее с ним опустилась, как будто камень был и вправду тяжелый.
– Но как…
– Тс-с-с. Смотри.
Девочка закрыла глаза, губы сжались в линию от сосредоточенности. Она повела над камнем руками, уверенно, будто фокусник, делающий давно отработанный трюк, и на глазах у пораженной Лин камень поплыл, потек, уже больше не твердый, но словно раздумывающий, чем ему стать дальше – и каким… У Вай-Мэй контуры тоже размылись, будто они с камнем сейчас объединились, стали одним целым в этой алхимии. Камень подернулся рябью, подождал еще мгновение, а потом пропал. Там, где только что был он, стояла пара изящных, расшитых китайских туфелек без пяток.