Локк за 90 минут
Шрифт:
Видимо, его намерения не были ни бесчестными, ни даже благородными — действительно, часто приходится лишь догадываться, а были ли вообще у него какие-либо намерения. В одном из своих писем он говорит о «женитьбе или смерти (что практически одно и то же)». Наконец, в 1682 году он встретил Дамарис Кудворт, девушку 24 лет, дочь оксфордского специалиста по философии Платона. Дамарис была намного умнее всех тех девушек, которых Локк когда-либо встречал. Она могла беседовать с ним на равных. Она была склонна к эмоциональным вспышкам (как в редких случаях и Локк), но также могла понимать чувства других людей. Видимо, она влюбилась в Локка сразу же. Он сохранил свою утонченную привлекательность, хотя из-за болезни оставался худощавым и слабым. Однако Локка интересовала только его обычная манера дружбы по переписке, похожая на китайскую пытку водой. Они писали друг другу стихи и обменивались письмами, называясь
Между тем в Лондоне Шефтсбери предстал перед судом, но был оправдан благосклонными к нему присяжными. Чтобы спасти свою жизнь, он без промедления бежал в Голландию (где через год умер от «подагры желудка», болезни, достойной Локка). В самой же Англии все, кто был связан с Шефтсбери, находились теперь под подозрением.
Локк также был в опасности. Он понял, что в Оксфорде за ним наблюдают сыщики. Один из сыщиков отмечал в своем отчете: «Джон Локк ведет хитрый, непонятный образ жизни». Наконец, вся та скрытность, которая сопровождала Локка всю жизнь, пришлась очень кстати. Профессиональные сыщики не смогли стать достойными хитроумного философа противниками, и Локк вскоре ускользнул от них, уехав в Голландию. Он сделал это весьма своевременно. Король немедленно снял Локка с занимаемой им в колледже Христовой церкви должности, включил его в список восьмидесяти четырех изменников и направил голландскому правительству запрос об его экстрадиции.
Локк был вынужден скрываться в Гааге.
В это время Локк узнал, что Дамарис Кудворт вышла замуж за вдовца из Северной Англии по имени сэр Френсис Мешэм. Трудно понять, что в действительности чувствовал Локк в этот момент.
Он любил Дамарис, как, возможно, не любил ни одну женщину за всю свою жизнь. Тем не менее он, вероятно, отдавал себе отчет в том, что слишком болен, стар и зациклен на своей науке, чтобы быть хорошим мужем для девушки, которая более чем в два раза моложе него. Но, развивая свою философию, Локк осознал, что мы учимся не благодаря нашему разуму, а благодаря опыту. У него никогда раньше не было подобного опыта, и, смею предположить, этот факт очень больно задел его чувства, хотя он этого и не показывал.
В 1685 году Карл II скончался, и на трон взошел его брат-католик Яков II, что подтвердило худшие опасения Шефтсбери. Тем временем Локк сконцентрировал все силы на своей философии.
К этому времени он уже завершал труд «Опыт о человеческом разумении». Открывает его замечательное «Письмо к читателю», которое описывает работу как «развлечение в мои свободные и трудные часы. Если этому сочинению выпадет счастье стать тем же для твоих часов и ты при чтении получишь хотя бы половину того наслаждения, которое я испытал при написании, ты так же мало будешь считать плохо потраченными свои деньги, как я свой труд». Философия, изложенная в этом труде, была такой же гуманной и фундаментальной, как и любая другая философская система, созданная после Декарта. Правда, она не была такой же глубоко оригинальной, как работа Декарта, но именно Локк определил дальнейшее направление развития философской мысли — английский эмпиризм, впоследствии благодаря которому Кант создал величайшую философскую систему, которая, в свою очередь, взрастила причудливую философию Гегеля и закономерное недоверие к каждой из систем, испытываемое всеми, за исключением марксистов.
Согласно Локку, у нас нет никаких врожденных идей, таких как представления о Добре и Зле, Боге и т. д. Несмотря на это Локк твердо верил в Бога. Декарт иногда подвергал это сомнению;
Спиноза обошел эту проблему, превратив в Бога все; Лейбниц, возможно, не верил в Бога, хотя и делал вид, что верил. Но Локк был непоколебим в своей вере, несмотря на то, что на самом деле в его философии нет места Богу. «Ум постигает только то, что сначала было воспринято чувствами». Мы начинаем с tabula rasa (чистого листа бумаги). Человеческое знание происходит из внешнего опыта и рефлексии (термин Локка для интроспекции), которая позволяет нам увидеть, что происходит в нашем разуме. Мы используем разум, чтобы из этого опыта делать выводы. Подобным образом мы приходим к обобщению, законам и математическим аксиомам.
Как и Декарт, Локк полагал, что эмпирическое знание, получаемое нами через ощущения, может быть только
Локк также проводит различие между первичными и вторичными качествами тел. (Здесь он в основном использует понятия, введенные Галилеем и последователями Гассенди.) Первичные качества — это качества, которыми обладают все тела независимо от своей сущности. К первичным качествам относятся протяжение, плотность и движение. Идеи, возбуждаемые в нас нашими ощущениями этих качеств, сильно напоминают сами эти качества. В случае со вторичными качествами, такими как вкус, цвет и запах, это не так.
Вкус и запах протухшего яйца — это всего лишь силы, свойственные этому отвратительному предмету, которые возбуждают идеи, непохожие на причину, породившую их.
Размышления Локка об этих проблемах отражают революцию, происходившую в науке в тот период. Тот факт, что Локк был современником великих научных умов от Галилея до Ньютона, не случаен. Прочной основой происходившей в тот период научной революции была физика — не эфемерные и хуже поддающиеся количественному измерению качества, такие как цвет и запах, а «истинные» свойства тел, которые могут быть измерены.
Эти «истинные», измеряемые качества становятся в философии Локка первичными свойствами протяженности, плотности и движения (что в физике вычисляется как объем, вес и скорость).
В четвертой книге Локк разделяет различные виды знания, получаемые нами из наших идей.
Само знание он определяет как «осознание связи и согласия или несогласия… любых наших идей».
Мы постигаем связи между нашими идеями посредством разума. Это осознание может быть непосредственным, и в этом случае появляется «интуитивное знание». Например, мы непосредственно понимаем, что красный цвет-не зеленый, или что треугольник — это не квадрат.
Наше осознание может также связывать идеи косвенно, что приводит к появлению «доказательного знания». Этот вид знания применим к математическому знанию. Например, мы непосредственно не осознаем, что сумма всех трех углов треугольника равна 180°. Мы связываем две эти идеи посредством математической деятельности разума.
Третий вид знания более непосредственный.
Это «чувственное знание», которое мы получаем от объектов вне нас, которые непосредственно соответствуют нашим идеям о них. Когда мы видим друга ежедневно, то у нас есть прямое чувственное знание о нем. Это знание очень сильно отличается от такой же воображаемой картины, которую мы формируем, вспоминая о нем в его отсутствие. Эти воспоминания, в отличие от непосредственного опыта, могут быть ошибочными или подверженными сомнению. Чувственное знание может быть менее определенным, чем интуитивное или доказательное знание, но оно не подвержено серьезным сомнениям. Благодаря устойчивости и повторяемости таких видов опыта мы можем спокойно принять мысль, что подобные внешние объекты точно соответствуют нашим идеям о них. Это серьезное предположение, поскольку, по-видимому, оно стоит в одном ряду со «здравым смыслом». Но при более пристальном рассмотрении через призму множества философских проблем оно кажется слабо обоснованным. (Как можем мы быть уверенными, что скала действительно совпадает с нашим ее восприятием, если это восприятие происходит из органов чувств, которые не имеют никакого отношения к этой скале? В каком смысле скала сходна с реакцией моей сетчатки, с ощущениями нервных окончаний моих пальцев?) Это были предстоящие проблемы, проблемы, которые стоят на пути любого нового взгляда на мир. Сам взгляд — вот что действительно важно. Этот эмпиризм нанес старым идеям схоластов такой удар, от которого они так и не смогли оправиться.