Лондон
Шрифт:
– Можно повесить его последним, – предложил ему судья. – Даю тебе час.
Он собирался испросить королевского помилования. Его мог предоставить наместник Лондона. А тот был в парламенте.
Когда Булл добрался до места, огромный Вестминстерский дворец был полон людей. Вельможи и бароны помельче в роскошных нарядах, рыцари и дородные городские парламентарии вроде него самого в тяжелых одеяниях и мехах. Бесстрашного купца, когда тот ворвался, никто не остановил.
У него не было плана. Время вышло.
– Мне нужен наместник Лондона! – выкрикнул Уильям. – Где он? Покажите, кто знает!
Булл
– Ну что же, – скривился Булл, обращаясь к себе самому. – Взялся за гуж…
Король английский Эдуард I бесстрастно рассматривал тучного и запыхавшегося купца, пока тот излагал свое дело наместнику, беседу которого с монархом осмелился прервать. Не исключена судебная ошибка. Мольба о милости. Такое случалось. Парень доставлен к виселице. Неудивительно, что проситель взмок. Осужденный – бедняк, ничем не связанный с этим почтенным лондонским аристократом, который готов заплатить. В высшей степени необычно.
– Итак? – вмешался король Эдуард. – Явим мы милость или нет?
– Это можно, сир, – с сомнением произнес наместник. Он знал, что король ему доверял, и не особенно пекся о знатном лондонце. – Замечу, однако, ограбили Ломбарда. И он крайне зол.
– Ломбарда? – Король Эдуард внимательно посмотрел на Булла. Глаза сверкнули так, что даже этот могучий муж слегка побледнел. Затем прозвучал сокрушительный вердикт: – Я не дам в обиду моих иностранных купцов. Прощения не будет. – И взмахом руки монарх повелел Буллу удалиться.
– Он из аристократов, которых вы возжелали сломить, – сказал ему наместник, когда тот исчез. – Мудрое решение.
Итак, дело плохо. Булл, потерпев поражение и сожалея о девушке и ее незадачливом возлюбленном, медленно ехал через город назад. Уильям миновал Чаринг-Кросс и свернул по улице на запад. Он терпеть не мог сдаваться, но не знал, что сделать еще. Будь он набожен – помолился бы о наитии свыше.
Близ Олдвича купец увидел небольшой конный отряд. Там, где некогда стояла усадьба его предков, ныне выросли красивые новые здания. В прошлое царствование сей комплекс даровали дядюшке короля – итальянскому графу Савойскому, и все это разраставшееся поселение знати именовалось Савойским дворцом. Перед Савоем всадники задержались, кого-то приветствуя. Булл сразу узнал группу лондонских олдерменов, направлявшуюся в парламент, – молодчиков, что заменили самого Булла и его друзей. Он усмотрел в этом очередное жестокое напоминание о своем бессилии.
– Если бы за малого попросил кто-нибудь из этих мерзавцев, дело бы выгорело, – буркнул он и уже собрался развернуть лошадь, чтобы разминуться с ними, когда заметил в самой гуще ненавистного Барникеля. – Этот свиделся даже с королем! – выругался Булл, думая о дне вчерашнем. – Добьется небось чего угодно.
Тут его осенило. У Мартина Флеминга еще остался крохотный шанс. Надежда на единственного человека, который мог заставить короля передумать.
– О черт! – воскликнул Булл. – Дьявол и тысяча чертей! – Ему предстояло унижение. – Но жизнь есть жизнь, – утешился он и смиренно подъехал к рыботорговцу.
– Что,
Но Барникель и ухом не повел. Хотя ему не было особого дела до Флеминга, он знал, чего стоило аристократу явиться к нему с такой просьбой. И если он преуспеет и явит личную победу над поверженным Буллом, оно и к лучшему.
– Ты уже просишь меня об услуге, олдермен Барникель? – холодно спросил монарх, изучая его из-под опущенного века. – Тебе известно, что даже королевские услуги приходится оплатить?
– Да, сир, – кивнул Барникель.
Король Эдуард улыбнулся.
– Парламенту предстоят серьезные дела, – заметил он и многозначительно добавил: – Помни, олдермен Барникель, что я положусь на тебя.
– Да, сир, – кивнул рыботорговец.
Король подозвал служителя.
– Иди с ним, – велел он. – По-моему, вам лучше поторопиться.
Так и вышло, что четверть часа спустя Мартин Флеминг, чрезвычайно удивленный и уже стоявший у вяза на Смитфилде с петлей на шее, увидел Уильяма Булла, олдермена Барникеля и королевского клирика – они мчались, крича на скаку:
– Королевская милость!
Свадьба Мартина и Джоан Флеминг состоялась через несколько дней в притворе береговой церкви Сент-Мэри Овери в Саутуарке.
Хотя Мартин уже полностью удовлетворился невинностью жены, ему пришлось долго беседовать с Буллом, дабы преодолеть свой ужас от поступка Джоан, падшей женщины, пусть даже только на словах. Что до их близких, то превозмочь оный не сумели ни те ни другие. На свадьбу они не пришли.
Поэтому рядом с Мартином стоял олдермен Барникель, а невесту вел Уильям Булл; подружками невесты выступили сестры Доггет, и священник подумал, что в жизни не видывал ничего подобного.
Быть может, самым замечательным было то, что молодой Мартин Флеминг оказался в тот день единственным в церкви мужчиной, который никогда не спал ни с одной из сестер Доггет.
На следующий день Марджери Доггет и ее сестра Изобел покинули Лондон. У них нашлась причина, с которой не мог поспорить даже епископ: они отправились паломницами в Кентербери.
А пока они находились в отлучке, Марджери продолжала лечиться мазью, полученной от врача, и крайне удивилась, когда к моменту их возвращения та помогла.
Парламент 1295 года, который из-за широкого состава нередко называли образцовым, [35] успешно завершил свою работу к Рождеству. Бароны и рыцари обеспечили королю налог в виде одиннадцатой части своего движимого имущества, духовенство – десятую часть, а городские парламентарии, несомненно вдохновленные пылкой и преданной речью олдермена Барникеля, – добрую седьмую.
В тот же день олдермена могло бы развлечь заключение, к которому нехотя пришла Изобел Доггет: он будет отцом.
35
Условное название, поскольку образцовым он был только формально – парламентарии от городов, рыцари и священники крайне редко его посещали.