Лондон
Шрифт:
Но это было уже в прошлом, когда война между Карлом и парламентом еще разгоралась. С тех пор положение изменилось – весьма и весьма к худшему, на его взгляд. И он не ведал, что принесет ему день послезавтрашний. Эдмунд не сомневался, что сумеет выкарабкаться. Но, сидя в гостиной и обдумывая происходящее, он беспокоился не о себе.
Дело было в Джейн. Хотя Бог свидетель – он ее предупреждал.
В спальне еще горела свеча; в ее мерцавшем свете Джейн видела очертания спавшего и радовалась его безмятежности.
Но прав ли был Мередит? Грозила ли им опасность? Доггет не верил, но он, подумала она любовно, во всем видел светлую сторону. А Мередит был циничным мошенником, но рассуждал здраво. Так были
Странно, но главным, что запомнилось Джейн и большинству лондонцев в гражданской войне, была тишина. В первую же весну вся городская территория превратилась в укрепленный бастион. Это было грандиозное предприятие. Горожане ходили копать неделю за неделей. Каждый трудоспособный мужчина, включая немолодых вроде Доггета, был призван и снабжен лопатой. Трудились даже по воскресеньям, а в один прекрасный день Джейн, разносившей рабочим еду и питье, обронили: «Сегодня вышло сто тысяч душ». Результатом, который последовал летом, явились огромный земляной вал и ров одиннадцати миль в окружности. Они охватывали город, все пригороды на обоих берегах, уходили за Вестминстер и Ламбет на западе и Уоппинг с востока. В гигантском кольце оказались не только городские окраины, но и большие незанятые территории, фруктовые сады, поля и даже водный резервуар Миддлтона. Вал обустроили входами, фортами и пушечными батареями от Ост-Индской компании. Крепость была неприступна. И здесь, как будто наложив зажим на главную артерию нации, в течение всей войны располагалась штаб-квартира парламентской оппозиции.
Если Мередит и предвидел итог гражданской войны, то его правота подтвердилась еще не скоро. Конфликт развивался медленно и неровно – стычка там, осада городка или укрепленного дома здесь, несколько мелких ожесточенных сражений. И все же король Карл и принц Руперт вывели с базы в Оксфорде грозные силы. На севере к услугам короля был Ньюкасл – крупный порт, поставлявший в Лондон большую часть угля. И основная часть запада. Даже после того, как пресвитериане-шотландцы решились и помогли разгромить его при Марстон-Муре, в донесении говорилось: «Роялисты еще держатся». Вина за неудачу отчасти лежала на круглоголовых. Обученные лондонские отряды обычно бывали на высоте, но стоило запоздать жалованью, как они неизменно сворачивали знамена и шагали домой.
Война привела к эпизодическим стычкам и в других областях страны, но Джейн, проживавшей в Лондоне за огромным земляным валом, она из месяца в месяц даровала только покой.
Правда, до ухода Гидеона женщина раз в неделю наблюдала его отряд, гордо маршировавший к Финсбери-Филдс или Артиллери-Граунд, за воротами Мургейт, где собирались на тренировку городские войска. В такие дни ружейная пальба и пушечные залпы гремели с утра до вечера. Иногда круглоголовые уходили колоннами и через несколько недель возвращались пропыленные и перебинтованные. Но большую часть времени в городе было тихо. С Чипсайдского рынка исчезла половина лавок. Королевская биржа часто пустовала. Дела купеческие пришли в упадок после того, как роялисты пресекли поставки сукна с юго-запада, предметами же роскоши нынче мало кто интересовался. Иные люди, заподозренные в роялизме, вовсе скрылись. Сэр Джулиус Дукет, сказывали, вконец разорился. Что до людей простых, вроде Джейн, то еды пока хватало, но месяцы, когда роялисты остановили поставки угля из Ньюкасла, ознаменовались лютым холодом; налоги же, что ежемесячно шли на оплату войск, резко сократили ее доход. И странное дело, Джейн даже радовалась. Штурм, которого все боялись, так и не состоялся, и постепенно она уверилась: не состоится вовсе. Жить было трудно, но интересно. И оставался, конечно, Доггет.
Почему он не уехал
Все случилось субботним днем спустя месяцы после завершения строительства укреплений. Доггет и Джейн покинули старый город и отправились на прогулку в Мурфилдс. Сияло солнце. Царила тишина. Примерно в миле от них Джейн были видны часовые на валу близ Шордича, похожие на многочисленные точки, испещрявшие чистое синее небо, и ей пришло в голову, что в этом огромном кольце – она не могла сказать, почему так, – они обжили некое вымышленное, безвременное место, которое странным образом обособилось от прочего мира. Доггет, уловивший ее мысли, полуобернулся и заметил:
– Здесь чувствуешь себя моложе.
Да, подумала Джейн, она ощущала себя молодой.
– Ты-то не особенно изменился, – улыбнулась она.
Мужчина поседел, лицо избороздили морщины, но в остальном он был тем же Джоном Доггетом, который когда-то показывал ей барку короля Генриха.
Глядя на нее, он кивнул.
– В чем же дело?
Он не ответил и все смотрел, улыбаясь.
– Ах.
Джейн потупилась и ненадолго задумалась, пока они шли к укреплениям. Чуть погодя взяла его руку и легонько стиснула. Они не проронили ни слова. Просто пошли обратно к дому, объятые ярким полуденным светом. Так и начался их роман – в странном, безмолвном пространстве, образованном валом войны: любовники, обоим за шестьдесят, связанные прошлым и давним влечением, обретавшие уют, товарищество и даже волнение; оба слегка удивленные тем, что еще способны на такие вещи.
Они сохраняли тайну. Догадался лишь Мередит, умный Мередит; ему Джейн могла доверять. Впрочем, это было не так и важно. Кому какое дело до их счастья?
Но это случилось пять лет назад, еще до того, как великие перемены привели Англию на порог нынешнего страшного кризиса. И сейчас, любовно взирая на спавшего рядом мужчину, Джейн слышала настойчивые увещевания Мередита, звучавшие несколькими днями раньше.
– Скоро ты очутишься в опасности. Возможно, в большой. – Он смотрел на нее серьезно. – Кто может знать?
– Ты. – Она прикинула. – Я не вполне уверена. Люди могут подозревать. Но почему это так важно?
– Ты не понимаешь. – Теперь уже он задумался. – Скажи мне одно, и это действительно важно. Знает ли Гидеон?
Гидеон взялся за гусиное перо. Письмо к Марте лежало перед ним, и он в сотый раз замялся. Оглядел семью. Вот его дорогая жена, больная, когда зовут в путь, здоровая в прочих случаях, тихо сидит за шитьем. Вот Пейшенс подле нее, уже на выданье; вот Персеверанс, пока без воздыхателей. И свет его жизни – Обиджойфул: коротышка-крепыш, погрузившийся в чтение Библии. Мальчик проявил такие способности, что Гидеон не стал привлекать его к своему делу и отдал в учение лучшему резчику по дереву, какого нашел. Но больше, чем за талант, он возносил хвалу Богу за мягкую и набожную душу, ниспосланную сыну. Вот бы Марта порадовалась – жаль, что не видит! Но эта мысль вместо того, чтобы увеселить его сердце, только вернула к неприятному письму и мучительному вопросу: сказать ли Марте о Доггете и Джейн?
Порой он пробовал даже себе солгать, что знать ничего не знает, будто не видел ни как они целовались, воображая себя наедине, ни Доггета, исчезавшего в ее доме. Насколько он мог судить, на это мало кто обратил внимание. Для его детей Джейн была тетей Джейн. На невинный соседский вопрос: «Доггет и миссис Уилер родственники, я полагаю?» – он только улыбнулся и кивнул. Прости его, Боже, за ложь. Ибо он, Гидеон Карпентер, считался образцом нравственности в приходе Святого Лаврентия Силверсливза.