Лондонские сочинители
Шрифт:
— Вот-вот, именно про такого рода предположения я и толкую. Нелепица. Чушь. Он сам был божественным источником.
— Иначе говоря, каких-либо других источников у него не было?
— Не правильнее ли сказать, Уильям, что источники тут сколько-нибудь существенной роли не играют?
— Я рад это слышать. — Отец пронзительно глянул на сына, а тот продолжал: — Шекспир — статья особая, равных ему нет.
Сэмюэл Айрленд по-прежнему не сводил внимательного взгляда с лежащего на столе пергаментного листа.
— А ведь завещание доказывает, что он не был папистом. Вы всё разбираете, отец?
— Тут, в общем, говорится о том, что он отдает
— Но ни слова о Деве Марии. Или о святых. Нет даже намека на слепую веру. Никакого фанатизма.
Сэмюэл Айрленд взволнованно утер глаза.
— Не может тут быть ошибки, а, Уильям?
— Посмотрите на подпись, отец. Точь-в-точь как на том документе.
Роза Понтинг все еще изучала список получателей рождественской бутылочки с поссетом.
— Ты попусту тратишь время, Сэмми. Если твой сын не желает эти бумаги продавать, какой в них толк?
На следующей неделе в один студеный вечер обоих Айрлендов пригласили в библиотеку при церкви Сент-Милдред, что на Феттер-лейн. Там их радушно встретили доктор Парр и доктор Уорбертон [65] — оба, как положено священникам, в черных одеяниях, с белыми широкими галстуками на груди и белыми манжетами на рукавах, оба в пудреных седых париках.
65
Парр Сэмюэл (1747–1825) — английский педагог и публицист. Уорбертон Уильям (1698–1799) — английский священник, епископ Глостера, теолог. В 1774 г. он осуществил издание сочинений Шекспира в восьми томах.
— Чрезвычайно рад! — сказал доктор Парр.
— Несказанно! — воскликнул доктор Уорбертон.
И оба отвесили изящный поклон.
— Мистер Малоун уже написал обо всем архиепископу.
— Архиепископ очень доволен.
Престарелые церковники так заворожили Уильяма, что он лишь усилием воли отвел глаза и уставился на гравюру в тяжелой черной раме, изображавшую Авраама и Исаака.
— Удостовериться, что наш выдающийся поэт наконец свободен от всех подозрений в приверженности к католицизму, — великая радость.
От обоих святых отцов ощутимо попахивало подгнившими апельсинами.
— Не выпьете ли с нами по рюмочке амонтильядо? — предложил доктор Парр.
— Причем наисушайшего.
Доктор Уорбертон позвонил в крохотный колокольчик; тут же явился чернокожий мальчик, тоже весь в черном, с белыми манжетами и в седом завитом паричке. В руках у него был серебряный поднос с графином и четырьмя рюмками. Доктор Парр разлил херес и предложил тост:
— За божественного Барда.
Осушив рюмку, Сэмюэл Айрленд вынул из портфеля бумагу, которую неделю назад ликующий Уильям торжественно принес домой.
— Вы разбираете средневековую скоропись, сэр?
— Я с ней имею дело всю жизнь.
— Тогда она не вызовет у вас трудностей.
Доктор Парр взял пергамент и передал его коллеге.
Доктор Уорбертон с явным удовольствием нацепил на нос очки и начал читать вслух:
— Прости нам, Господи, все грехи наши и сохрани нас, как ту птаху сладкогласную, что, распростерши крыла, выводит малых деток своих, а потом вьется над ними, дабы сохранить их и уберечь… Что это за слово?
Он передал бумагу доктору Парру.
— От беды, Уорбертон.
— …дабы сохранить их и уберечь от беды. Спаси и сохрани душу короля Джеймса, тобою на престол возведенного. Отлично, Парр! Он перешел в нашу веру, в нашу англиканскую Церковь. Обратите внимание на образ птицы.
Уильям
66
Великий лондонский пожар 1666 г. уничтожил половину города, в том числе старое здание собора Св. Павла.
В зале библиотеки, между окном и стеллажами, висел гобелен, изображавший сцену из Нового Завета: Иисус с первосвященниками во храме. Из полотна выбилось несколько ниток; повинуясь безотчетному порыву, Уильям выдернул их, сунул в карман и обернулся. Наблюдавший за ним чернокожий слуга с улыбкой покачал головой. Поскольку остальные были поглощены завещанием Шекспира, Уильям подошел к негритенку:
— На память взял, — объяснил он мальчику.
Огромные, влажные глаза испуганно смотрели на Уильяма снизу вверх — будто сквозь слой воды.
— Ко мне это касательства не имеет, сэр.
Уильям был поражен его безупречным английским. Возможно, ребенок родился в Англии. Прежде Уильяму всего раз довелось встретить негра: тот подметал мостовую на перекрестке возле Лондонского камня, [67] но разговаривать, судя по всему, не умел вообще.
— Давно ты тут работаешь?
— С раннего детства, сэр. Меня привезли из-за океана и здесь выкупили.
Уильям не очень понял, что значит «выкупили»; ясно было одно: мальчик толкует о чем-то связанном с долгом или покупкой. Впрочем, не исключено, что он говорил о купели, в которой его крестили.
67
Лондонский камень — древний валун примерно двух футов в высоту, который, по поверью, троянец Брут после падения Трои и долгих скитаний привез в будущий Лондон как талисман. Эта реликвия и сейчас лежит за решеткой на Каннон-стрит.
Элис, мать маленького Джозефа, привела его на судно, отплывавшее с Барбадоса с грузом сахарного тростника. Незадолго до того Элис стала любовницей капитана и вымолила у него разрешение взять с собой в Англию ее малолетнего сына. Джозефу тогда было шесть лет от роду. По прибытии в Лондон капитан отвел мать с сыном на Уоппинг-Хай-стрит, к протестантскому миссионерскому приюту для моряков, и приказал ждать там его возвращения. Они просидели на ступеньках миссии всю ночь. Наутро Элис велела Джозефу дожидаться капитана, а сама пошла раздобыть еды. Больше она не вернулась. Во всяком случае, не вернулась в течение семи часов, а через семь часов у входа появилась Ханна Карлайл и обнаружила чернокожего малыша, клубочком свернувшегося у входа в миссию. «Господь всемилостивый, что это?» — изумленно спросила Ханна, ни к кому конкретно не обращаясь. Мальчик изъяснялся только на родном наречии, и Ханна не поняла ни слова из того, что он лопотал. «Помилуй тебя Господь за твой варварский язык, — сказала она. — Кожа у тебя черная, но душа бела как снег. [68] И послан ты сюда не случайно».
68
Парафраз цитаты из стихотворения английского поэта и художника Уильяма Блейка (1757–1827) «Черный мальчик»: «…и черен я — одна душа бела». Перевод С. Маршака.