Лорд Джон и суккуб
Шрифт:
— А полковой лекарь?
— Умер от дизентерии. — Хилтерн зачерпнул ложкой новую порцию. — Спросите Кигена — это его помощник.
Лагерь опустел, и Грей нашел лазарет не сразу. Он приказал сгрузить покойника на скамью у палатки и отправил повозку обратно в замок, не желая больше нести никакой ответственности за рядового Боджера.
Киген оказался тщедушным валлийцем в очках без оправы и с копной курчавых рыжих волос. Моргая за стеклами очков, он склонился над трупом и потыкал его испачканным пальцем.
— Крови нет.
— Нет, —
— Горячка?
— Вряд ли. Я видел его за несколько часов до смерти, и мне показалось, что он здоров.
— Хмм. — Киген пристально рассматривал ноздри Боджера, словно подозревал, что причина его смерти таится именно там.
Грей хмурился при виде грязных рук и окровавленных манжет лекаря. Для хирурга, возможно, это в порядке вещей, но нечистоплотность всегда противна.
Киген попытался приподнять веко покойника, но оно не поддавалось. Боджер за ночь окоченел. Теперь его руки снова помягчели, но лицо, туловище и ноги оставались твердыми, как дерево. Киген вздохнул и начал стаскивать с трупа заляпанные грязью чулки. Левый порвался, и большой палец ноги Боджера выглядывал из дырки, как любопытный червяк.
Киген вытер руку о сюртук, добавив к застарелым пятнам новые, и провел ею под носом, которым громко шмыгнул. Грей подавил желание отшатнуться и вдруг поймал себя на том, что опять думает об Этой Женщине, жене Фрэзера. Фрэзер говорил о ней очень редко, но эта сдержанность лишь усиливала значение того, что он говорил.
Однажды на квартире начальника Ардсмуирской тюрьмы они поздно засиделись за шахматами. Затянувшаяся партия доставила Грею больше удовольствия, чем легкая победа над менее достойным противником. Обычно они пили шерри, но в тот раз Грей принес кларет, полученный в подарок от матери, и настоял, чтобы Фрэзер помог ему допить бутылку, поскольку откупоренное вино нельзя хранить долго.
Вино было крепкое, и даже Фрэзер, разгоряченный им и игрой, утратил толику своего поразительного самообладания.
Уже за полночь сонный денщик Грея, убиравший со стола, споткнулся на пороге и растянулся во весь рост, сильно поранившись битым стеклом. Фрэзер метнулся к парню, посадил его на стул и зажал рану подолом его же рубашки. Грей хотел послать за лекарем, но Фрэзер остановил его, сказав: посылайте, если хотите угробить парня, а если нет, то я сам о нем позабочусь.
И он стал действовать, очень умело и очень бережно. Прежде всего он вымыл руки, затем промыл рану вином и спросил иголку с шелковой ниткой, которую, к изумлению Грея, тоже окунул в вино, а после провел иглу сквозь пламя свечи.
«Моя жена сделала бы то же самое, — сосредоточенно хмурясь, объяснил он. — Существуют, видите ли, крошечные создания, именуемые бактериями, и если они… — Он, прикусив губу, сделал первый стежок и продолжил: — Если они попадут в рану, она загноится, поэтому ее первым делом следует хорошенько промыть, а инструменты прокалить или протереть спиртом — это убивает бактерий. — Фрэзер улыбнулся белому как мел денщику. — Никогда не подпускай к себе лекаря с грязными руками, говорит она. Лучше уж быстро истечь кровью, чем умирать в муках от гноящихся ран».
К
Рядовому Боджеру, однако, мистер Киган уже не мог повредить, и Грей, несмотря на испытываемое им отвращение, не препятствовал лекарю раздевать мертвого.
Грей уже знал, что солдат умер в состоянии полового возбуждения. Это состояние не прошло и теперь, когда прочие члены тела уже начали обмякать.
— Та-та-та, — удивленно промолвил Киген, наткнувшись на это явление. — По крайней мере он умер счастливым. Бог ты мой.
— Как по-вашему, это нормально? — спросил Грей. Он полагал, что после смерти упомянутое состояние пройдет, но оно сохранилось и при дневном свете особенно поражало — возможно, из-за багрового цвета, резко выделявшегося среди мертвенной бледности остального тела.
— Что твоя деревяшка, — заметил Киген, потрогав явление пальцем. — Нормально ли? Как сказать. Ребята, с которыми я имею дело, умирают большей частью от горячки или Дизентерии, а больному, знаете ли, не до… хммм. — Он задумался, потом встрепенулся и спросил: — А женщина что говорит?
— Та, с которой он был? Она исчезла, и вряд ли ее можно упрекнуть за это. — «Если женщина, конечно, была», — добавил Грей про себя. Хотя, если вспомнить, что произошло у Боджера с цыганкой, то можно предположить…
— Можете вы сказать, что послужило причиной смерти? — спросил Грей. Киген теперь приступил к общему осмотру, хотя его взгляд то и дело возвращался к достопримечательности, притягивающей внимание не только цветом.
Киген, возясь с рубашкой, тряхнул рыжими кудрями.
— Ран на нем я не вижу. Возможно, удар по голове? — Помощник лекаря нагнулся, чтобы получше рассмотреть череп.
К лазарету трусцой приближалась группа солдат, с громкой руганью поправляющих на себе ранцы и мушкеты. Грей снял шляпу и прикрыл самую заметную часть трупа, не желая делать ее достоянием гласности — однако на очередное мертвое тело никто даже и не взглянул.
Солдаты удалились, ворча и побрякивая амуницией. Почти весь полк собрался уже на плацу и ожидал команды старшего сержанта, чтобы построиться.
— Полковника Рюсдейла я знаю только понаслышке, — сказал Грей. — Обычно о нем отзываются «Господи сохрани и помилуй», но я не знал, что он вдобавок осел.
— Ну, я бы так не сказал, — улыбнулся Киген, продолжая осмотр.
Грей молчал, и лекарь не замедлил продолжить:
— Он хочет измотать их как следует. Чтобы после ужина повалились спать как убитые.
— Вот как?
— Ну да. Они ведь всю ночь спать не ложились. Боялись, как бы эта сукаба к ним не пришла. Для кабатчиков это, конечно, хорошо, а вот для дисциплины не очень. Кому нужно, чтобы солдаты клевали носом на посту или во время учений? — Киген поднял глаза и поинтересовался, указывая на темные круги под глазами Грея: — Вы, я вижу, тоже неважно спали, майор?