Лорд и хозяйка гостиницы
Шрифт:
Он как-то странно улыбнулся. Затем выражение его лица резко переменилось. Карие глаза вспыхнули огнем желания, в них появилось нечто сильное, властное, и Рут почувствовала, что сознание его отступило в эту минуту перед страстью, обняла его и, поднявшись навстречу, закрыла его рот поцелуем.
Он больше не желал и не мог смирять себя. Его руки настойчиво двинулись по ее спине. Восторг, который он пробудил в ней раньше, теперь проснулся и в нем. Да и она в этот миг страстно хотела чувствовать его каждой частичкой тела. Видеть и осязать его, как он видит и осязает ее. И начала нетерпеливо
Тогда он встал, быстро разделся, приподнял ее и, отбросив покрывало, опрокинул на хрустящие полотняные простыни, а секундой позже оказался рядом с ней.
Теперь они лежали, ощущая друг друга всем телом. Огонь в очаге почти погас, ведь Джордж не поддерживал его больше, но Рут уже не было холодно.
Ее волосы разметались по подушке, а кожа пылала от жара возбуждения. Он сейчас здесь, с ней, — все остальное потонуло во мраке и исчезло.
Ощущение неземного блаженства наполнило ее — он овладел ею. Она ласкала его спину, полностью подчинившись его желаниям, и ни о чем не думала в эти сладчайшие мгновения — ни о своей самостоятельности, ни об размеренном, унылом существовании хозяйки гостиницы, добропорядочной миссис Прайс.
Весь ее мир взорвался. Ее тело теперь не просто земной сосуд для хранения души. Оно стало восхитительным средством, с помощью которого она могла давать и получать любовь, давать и получать счастье. И у нее сейчас не было ничего, кроме тела, чтобы выразить всю нежность, которую она испытывала к любимому.
И вот она воспарила к самому пику ослепительного наслаждения, к последнему, наивысшему, моменту экстаза, и счастье полной удовлетворенности захлестнуло ее.
Джордж не покидал ее. Рука его скользнула к ее руке, и так они долго лежали, держась за руки, а голова ее покоилась на его плече.
Она гладила мускулистую грудь возлюбленного и вдруг вспомнила Джека Рэя. Взломщику, насколько она помнила его, было тогда всего лишь двадцать восемь — на три года меньше, чем теперь Джорджу. Но жизнь так истрепала его костлявое, жилистое тело, задубила его кожу, что он казался много старше — уже совсем немолодым. И все же для нее таилась в нем какая-то загадочность, он даже чем-то привлекал ее. Возможно, все это объяснялось лишь тем, что самой Рут было всего-то пятнадцать.
— Джек Рэй? — донесся до нее тихий голос Джорджа.
Она подняла голову и с удивлением посмотрела на него. — Что?
— Разве ты не сравнивала нас сейчас? — спросил он непринужденно.
На губах его играла легкая улыбка. Он отодвинул с ее щеки прядку волос.
— Но разве мы впервые вдвоем? — воскликнула обескураженная Рут. — Почему?..
— Сегодня мы впервые по-настоящему любили друг друга, совсем не так, как это происходило там, — спокойно сказал Джордж. — Там ты отдавалась мне как-то равнодушно, будто бросала кусок мяса назойливому уличному псу, чтобы тот отвязался. А я уже и тогда любил тебя очень сильно. Это мне запомнилось как самая тяжелая душевная рана в жизни. Я каждый раз обещал себе, что это последний раз, но как выполнить такое обещание, когда любишь…
— Значит, сегодня все было не так, как тогда?
Сердце Рут заныло при мысли о той боли, которую она, сама не ведая, причиняла ему.
Он нежно улыбнулся.
— Мысленно
Но вскоре села опять.
— Если ты решил, что я думала о Джеке Рэе, значит, ты сам думал о Коринне, — сказала она ревниво.
— Нет. Хотя… — Джордж заколебался. — Не только о Коринне… Просто вспомнил твой вопрос о разнице между любовью и плотским вожделением. — Он вздохнул. — Если бы я мог навсегда стереть из памяти, забыть… Рут приложила палец к губам.
— Что бы с нами ни случилось, мы никогда не должны думать, что прошлое надо забыть, что оно загублено, — сказала она. — Конечно, там было разное…
— Что бы с нами ни случилось? — переспросил Джордж, но расспрашивать ни о чем не стал.
Рут была ему благодарна за это. На некоторые вопросы она все еще не могла ответить. Да, лорд Фицуотер любит ее, она любит его, но это не значит, что она стала больше подходить ему в жены, чем несколько лет назад. Ей нужно о многом подумать. Нужно время, чтобы окончательно поверить, что она действительно встретила человека — единственного в мире, — который никогда не причинит ей страданий.
— Кто научил тебя стрелять? — вдруг спросил Джордж.
Рут резко села — так неожиданно прозвучал этот вопрос. Она подняла голову и посмотрела на него. Озорная улыбка промелькнула по ее лицу.
— Впрочем, я и сам знаю, — заявил он прежде, чем она успела ответить.
— Джек Рэй! — Эти слова они произнесли одновременно, в один голос.
Рут рассмеялась и снова улеглась рядом с ним. Теперь они начали мерзнуть, и Джордж потянулся за одеялом и накрыл их обоих. Только две свечки еще горели — собственно, даже не горели, а догорали, — и светить им оставалось недолго.
— Я никогда не слышал, чтобы ты говорила о нем плохо, — спокойно сказал Джордж. — Из всего, что ты мне рассказывала о нем и о том, как состоялась ваша, как ты это называешь, сделка, я понял, что ты была привязана к нему. Во всяком случае, с ним тебе было спокойнее, чем в моих объятиях. — В последних его словах проскользнула нотка горечи.
— Он был добр ко мне, никогда не заставлял страдать, — медленно произнесла Рут, вглядываясь в прошлое. — Ты прав, Джордж. Особого наслаждения он мне дать не мог, но и боли мне не причинял. Заботился обо мне как мог. И был единственным, кто, дав слово, держал его. Подарил пистолет и научил им пользоваться, потому что, как говорил, он не всегда будет со мной, чтобы заступиться за меня. И верил, что я способна сама защитить себя.
— Как видно, этот парень лучше понимал тебя и твое положение, чем я тогда, — печально сказал он. — А его подарок выручил тебя и десять лет спустя. Я же никогда ничего не давал тебе такого, что помогло бы тебе в мое отсутствие.
Рут инстинктивно убрала руку с его груди, а пальцами другой схватилась за кольцо на безымянном пальце. Она почти испугалась своего непроизвольного жеста, но успокоилась, убедившись, что Джордж ничего не заметил. А если и заметил, то не подал виду.
— Тебе надо поспать, — сказал он с сожалением и стал подниматься. — Ночь уже на исходе.