Лорд-обольститель
Шрифт:
Работа как-то ненавязчиво, но при этом неизменно становилась главной темой наших разговоров, о чем бы изначально ни шла речь.
Мне было лет шесть, когда я дала свой торжественный обет под воздействием подслушанных разговоров слуг о том, что рождение дочери стало большим разочарованием для отца.
Я тогда вошла в студию, остановилась перед высоким окном, сквозь которое струился яркий утренний свет, и произнесла:
— Я стану великим художником. Мои миниатюры будут самыми-самыми лучшими.
И поскольку я была очень серьезным ребенком,
— Кожа — жирный материал, — объяснял он, — поэтому ее надо слегка шлифовать. Ты знаешь, как это делается?
Вскоре я это узнала и научилась натирать поверхность пергамента портняжным мелом и измельченной пемзой.
Затем он научил меня пользоваться масляными красками, темперой и гуашью.
— Но для самых крошечных миниатюр лучше всего использовать акварель, — делился отец своими секретами.
Когда он вручил мне мою личную кисть, я пришла в неописуемый восторг. А когда была закончена моя первая миниатюра, выражение отцовского лица наполнило мою душу гордостью.
Он обнял меня и прижал к груди, чтобы я не заметила слез в его глазах. Отец был очень эмоциональным человеком.
— У тебя дар, Кейт! Ты одна из нас! — воскликнул он.
Мое первое произведение показали маме.
— Очень красиво, — сказала она. — Ах, Кейт, ты тоже гениальна. А я… у меня нет ни единого таланта!
— Тебе вовсе не нужны таланты, — заявила я. — Просто оставайся такой же красивой.
Я росла в очень счастливой семье. Работа сблизила нас с отцом, мы проводили в студии долгие радостные часы. До семнадцати лет у меня была гувернантка. Отец не хотел, чтобы я уезжала в пансион, потому что это прервало бы мое обучение живописи.
— Чтобы стать большим художником, необходимо работать каждый день, — говорил он. — Нельзя позволять настроению управлять тобой. Нельзя заставлять вдохновение ждать, пока ты соизволишь составить ему компанию. В тот момент, когда оно снизойдет до того, чтобы посетить тебя, ты уже должна быть полностью готова к работе.
Я отлично его понимала. И тоже не вынесла бы разлуки со студией. И ни на минуту не забывала о своем намерении стать такой же великой… нет, гораздо более великой художницей, чем любой из моих предков. И я знала, что способна на это.
Отец часто ездил за границу и иногда отсутствовал по месяцу и более. Он даже бывал при некоторых европейских дворах и писал миниатюры для членов королевских семей.
— Я хотел бы взять тебя с собой, — часто говорил он. — Ты пишешь миниатюры уже не хуже меня. Но я не знаю, что они подумают о художнике женского пола. Скорее всего не поверят в то, что выполненная ею работа может ничем не уступать мужской.
— Но ведь они сами могли бы в
— Люди не всегда видят то, на что устремлены их глаза. Они видят то, что сами себе внушили. Боюсь, они смогут внушить себе, что работа женщины изначально не может сравниться с работой мужчины.
— Какая чушь! Это возмущает до глубины души! — воскликнула я. — Только слабоумные могут так рассуждать!
— Многие из них таковыми и являются, — вздохнул отец.
Мы писали миниатюры и для ювелиров. Они успешно продавались по всей стране. Многие из них принадлежали моей кисти. И тоже были подписаны инициалами К. К. Все восхищались: «О, Коллисон!» И не догадывались, что это работа Кейт Коллисон, а вовсе не Кендала Коллисона.
Когда я была ребенком, мне иногда казалось, что родители обитают в совершенно разных мирах. Отец был рассеянным художником, жившим ради своего творчества, а мать — красавицей, изящной хозяйкой, любившей быть в центре всеобщего внимания. Особенно ей нравилось, когда вокруг вились поклонники, наслаждавшиеся общением с дочерью графа, пусть даже и ставшей женой простого художника.
Я часто присутствовала на ее чаепитиях, помогая занимать гостей. По вечерам она давала небольшие званые обеды, после которых гости усаживались играть в вист или музицировали. Мама и сама часто садилась за рояль. Играла она превосходно.
Иногда ей хотелось поговорить, и она рассказывала мне о своих детских годах, проведенных в Лэнгстонском замке. Однажды я спросила, не сожалеет ли она о том, что променяла замок на дом, который должен казаться ей очень скромным.
— Нет, Кейт, — последовал ответ, — ведь я здесь королева. Там я была всего лишь одной из принцесс, совершенно не имеющей веса или значения. Мне было уготовано выйти замуж за кого-нибудь, кого одобрила бы моя семья, но почти наверняка — не я.
— Должно быть, ты очень счастлива! — воскликнула я. — Ведь лучшего мужа, чем у тебя, и желать невозможно!
Она странно на меня посмотрела и спросила:
— Ты очень любишь своего отца, не так ли?
— Вас обоих, — совершенно искренне ответила я.
И подошла, чтобы поцеловать ее, но она отстранила меня со словами:
— Осторожно, ты испортишь мне прическу, милая.
Затем взяла за руку и сжала ее.
— Я рада, что ты его так любишь. Он заслуживает любви гораздо больше, чем я, — добавила она.
Я ее не понимала. Но мама всегда была ласковой, нежной и радовалась тому, что я столько времени провожу с отцом. Да, моя семья была поистине счастливой, пока однажды утром Иви не поднялась с чашкой шоколада в мамину комнату и не обнаружила ее мертвой в постели.
У нее была простуда, которая развилась в нечто значительно более опасное. Я всегда только и слышала, что мы должны беречь мамино здоровье. Она редко покидала дом. А когда все же делала это, то лишь для того, чтобы поехать в Фаррингдон-холл. Там лакей помогал ей выйти из экипажа и едва ли не на руках вносил в особняк.