Лорды Белого замка

Чедвик Элизабет

Принц злобно смотрел на них, чуть ли не дымясь от гнева:

– Однажды, Фульк Фицуорин, твоя дерзость погубит тебя!

Фульк поднял голову:

– Если бы вы были королем Англии, Божьим помазанником и моим сувереном, я бы немедленно преклонил колено, сир. А так вы хотите получить то, что вам не принадлежит.

Иоанн задохнулся от ненависти. Его лошадь, подергиваясь, пошла боком, а затем начала взбрыкивать и приседать. Жирар де Мальфе быстро перехватил поводья и успокоил животное.

– Я покажу тебе, что я могу и чего не могу требовать! – сквозь

зубы процедил Иоанн. – Имей в виду, Фицуорин, если я и пощадил сейчас твою жизнь, то только ради того, чтобы в один прекрасный день ты узнал, что такое раскаяние. – И, вонзив шпоры в серые бока лошади, принц устремился вперед так резко, что у де Мальфе вырвало поводья.

Королевский отряд ускакал. Фульк медленно поднялся. Ноги его вдруг ослабели, и ему пришлось схватиться за уздечку своего коня.

– Ну что, – сказал Жан де Рампень, – да вы с твоим братцем Уильямом, как я погляжу, одного поля ягодки. И ты еще осуждал его за безрассудство! Интересно, что ты будешь делать, когда Иоанн наденет корону Англии?

– Во-первых, еще не известно, дойдет ли до этого дело. Но если однажды подобное все-таки случится, то можешь не сомневаться: я смиренно преклоню перед ним колено, поскольку тогда он будет иметь на это полное право. – Фульк мрачно глянул на Жана. – Ты не обязан был следовать моему примеру. Мог бы выразить Иоанну почтение по собственной воле.

– Увы, похоже, я столь же безрассуден, как и ты, – сказал Жан и снова сел на коня.

Пока Фульк забирался в седло, его друг всматривался в оседающее на дороге облачко пыли.

– Кажется, до Иоанна дошло известие о скором освобождении Ричарда.

– Ни за что не поверю, что он мчится на юг собирать выкуп, – мрачно сказал Фульк. – Помешать сбору денег – вот это вполне может быть.

И с этими словами он пришпорил гнедого.

Мод повернулась на другой бок и подсунула руку под мягкую перьевую подушку, не желая отпускать от себя глубокий сон, что еще несколько секунд назад окутывал ее. Приглушенные звуки проникли в затуманенное сознание. Они становились все громче, и темный покой сна отступил, хотя она и не открывала глаз.

Ее обнаженное плечо тронула рука. Ладонь была теплая, широкая, мужская.

– С добрым утром, моя милая жена. Там пришли твои женщины, чтобы помочь тебе.

Мод подняла веки и увидела, что над ней склонился Теобальд. Он был полностью одет, а за защитной стеной прикроватного полога сияло в полном разгаре великолепное утро.

– Доброе утро, милорд.

Звук получился сухим и хриплым, а во рту стоял привкус прокисшего вина. В висках пульсировало, голова нестерпимо болела, не говоря уж о том, что между ног ощущение было не из приятных.

– Который час?

– Уже почти два пополудни, – сказал Теобальд и с тревогой взглянул на нее. – Я дал тебе поспать, сколько мог, но все гости уже собрались в зале. Ты хорошо себя чувствуешь?

Мод хотелось закрыть голову подушкой, застонать и велеть ему уйти. Однако пришлось ответить:

– Да, милорд.

Она с трудом села в постели.

Свет ударил ей в глаза и заставил сощуриться.

– Твои женщины пришли, чтобы помочь тебе, – вновь повторил он, показав через плечо в направлении, откуда раздавался приглушенный шепоток, и кашлянул. – Извини, если вчера ночью сделал тебе больно.

– Только немного, мило… Тео.

Она вспомнила его слова о том, что дома следует называть супруга по имени, и увидела, как лицо его смягчилось от нежности.

– И все равно, я бы предпочел вообще не делать тебе больно, – проговорил Теобальд и погладил ее по щеке. – Боюсь, милая, что тебе придется поторопиться. Простыню с брачного ложа ждут в зале, чтобы гости могли ее освидетельствовать.

Мод поморщилась, представив себе, как доказательство ее невинности будет вывешено на всеобщее обозрение.

– Ладно, не буду мешать тебе одеваться.

Теобальд, неловко пятясь, отошел от кровати, что-то сказал служанке и удалился.

Бабушка Мод и прислуга сразу окружили кровать. Одна из женщин протянула ей горячий травяной отвар. Мод сжала в ладонях дымящуюся кружку и с наслаждением отхлебнула.

– Ты хорошо себя вела, – сказала Матильда де Шоз, коротко кивнув, что могло считаться похвалой. – Твой муж, кажется, остался очень доволен.

Мод молча пила отвар. Хотя акт консумации и не оказался удовольствием, о котором говорила Хависа Фицуорин, однако он не стал и жестоким испытанием, как намекала бабушка. Мод почувствовала боль, за которую, задыхаясь, извинился Теобальд, пока еще был в состоянии говорить. Боль осталась и сейчас, но вовсе не такая уж невыносимая, и после прошедшей ночи Мод понимала, что теперь обладает силой и влиянием, которые не идут просто ни в какое сравнение с ее положением в доме отца. Теперь она была леди Уолтер, и Теобальд поверял ей свои мысли. Да одно лишь это с лихвой возмещало физическое неудобство, которое он ей причинил.

– Вот вода, леди Мод, умойтесь, – сказала Барбетта, одна из служанок, которых приставили к ней в Ланкастере. – И еще успокаивающий бальзам, если надо.

Мод покачала головой:

– Не надо. Лорд Уолтер хорошо со мной обращался.

Бабушка сразу насторожилась:

– Но он консумировал ваш брак?

Отбросив покрывала, она жестом велела Мод сойти с кровати и вздохнула с облегчением, увидев пятна крови на простынях и красные полосы, испачкавшие внучке внутреннюю сторону бедер.

– Я горжусь твоей храбростью, – сказала Матильда.

Повернувшись к служанкам, она приказала им снять простыню и отнести ее в большой зал.

– Я вовсе не была храброй, – призналась Мод. – Я столько выпила, что едва понимала, что происходит, а теперь у меня болит голова.

– Вам нужно принять порошок из ивовой коры, миледи, – встрепенулась Барбетта. – Сейчас принесу.

Она выскочила за дверь, а две оставшиеся служанки принялись снимать с кровати окровавленную простыню – доказательство девственности Мод. Если через девять месяцев она родит, то это будет ребенок Теобальда, и никого другого.