Лорна Дун
Шрифт:
Вскоре я подъехал к большому камню, вкопанному в землю, на котором был начертан небольшой красный крест, видимо, в память о какой-то стычке. Я остановил лошадь и, положив ствол карабина на этот памятник, стал размышлять. Найти дядюшку Бена не представлялось возможным. Теперь пусть выпутывается сам, если он, конечно, еще жив. Надо было самому выбираться из этой глуши и поскорее возвращаться домой.
Туман наплывал волнами, наполняя все вокруг сном и оцепенением. Вскоре ничего вокруг уже не стало видно, и я радовался, что могу хотя бы наощупь отыскать тот самый камень, возле которого решил сделать привал.
И вот, пока я ругал себя за такое опрометчивое путешествие, где-то совсем рядом раздался мучительный стон, словно кто-то рвался из-под земли наружу, не зная, как освободиться от оков. Минуту я стоял не шевелясь, не в силах совладать с собой и только чувствовал, как поднимаются волосы на голове, словно рожки улитки. Однако, не видя опасности, я собрался с духом и поскакал вперед. Вероятно, шестое чувство помогло мне, и очень скоро я очутился на знакомом перекрестке. И тут уже более отчетливо я услышал тот же стон, к которому присоединился и другой звук — словно где-то рядом хромала больная заблудившаяся овца. Я испугался, но, тем не менее, напряг слух в надежде, что ничего подобного больше не повторится. Поскольку я торопился домой, в мои планы никак не входило застревать в пути, особенно в такое ненастье. Но меня удерживала любовь к животным, да и, какой же из меня будет фермер, если я не приду на помощь овце, пускай и чужой. Тем более что топот становился все ближе, животное задыхалось, а потом я услышал какое-то бормотанье и понял, что мне предстоит встреча совсем не с овцой.
— Боже, смилуйся! — хрипел кто-то совсем рядом. — Боже, спаси мою душу! И если я обманул Сэма Хикса на той неделе, Боже, ты же знаешь, что он это заслужил. Господи, что же теперь со мной станет?
Голос стих, потом послышался кашель, и незнакомец снова стал задыхаться. Не мешкая, я бросился вперед и тут же чуть не столкнулся с горным пони. На спине его лежал мужчина, привязанный ногами к шее животного. Голова его была прикручена к хвосту, а руки безвольно свисали вниз, напоминая какие-то нелепые стремена. Дикий пони, перепугавшийся за свою жизнь, брыкался, не зная как отделаться от такого необычного бремени.
Я изловчился и поймал пони за косматую мокрую челку. Он начал вертеться, но вскоре понял, что все попытки бежать напрасны, и притих, даже не укусив меня ни разу.
— Добрый господин, — обратился я к этому странному седоку, — не бойтесь меня, я не сделаю вам ничего дурного.
— Помоги мне, милый друг, — взмолился мужчина, — кто бы ты ни был, помоги, — стонал он, не глядя на меня, потому что был надежно привязан к пони. — Бог послал тебя во имя спасения, а не грабежа, потому что меня уже успели ограбить.
— Дядя Бен! — воскликнул я, тут же узнав его. Мне было страшно видеть богатейшего человека Дулвертона в таком жалком состоянии. — Дядюшка Бен, что с вами случилось? Это же вы, господин Рубен Гекабек!
— Честный торговец тканями, саржа, лен, бархат… — бормотал дядя Бен, — под знаком играющегося котенка в славном городе Дулвертон. Ради всего святого, юноша, освободи меня от этих позорных пут, и я тебе хорошо заплачу, но только в своем городе Дулвертоне. И пожалуйста, оставь мне этого пони, потому что
— Дядюшка Бен, вы что, не узнали меня? Это же я, ваш любящий племянник Джон Рид.
Короче говоря, я перерезал ремни, которыми бандиты привязали его к пони, но сам он не мог путешествовать верхом, поскольку слишком ослаб. Тогда я взвалил его к себе на седло и послал лошадь быстрым шагом, а пони повел в поводу.
Как только дядюшка Бен понял, что находится в безопасности, он успокоился, замолчал и тут же заснул. Ему было уже семьдесят пять лет, и такое приключение, несомненно, измотало его до предела. При этом он храпел так, что мне даже показалось, будто тот страшный звук на самом деле шел из Дулвертона.
Как только мы добрались до дома, дядюшку тут же усадили поближе к огню. Я с удовольствием и сам отдохнул, потому что мне пришлось еще и стаскивать его с седла, а дядюшка отличался солидным весом. Дядя Бен несколько мгновений испуганно озирался по сторонам, оглядел кухню и, убедившись в том, что находится у племянницы, снова заснул до самого ужина.
— Он должен жениться на Руфи, — сквозь дремоту бормотал дядюшка, обращаясь скорее к себе самому. — Он возьмет в жены Руфь, и они унаследуют от меня все, чем я владею. Правда, это не очень много, огромную часть моего богатства отняли сегодня разбойники. Негодяи!
Мать очень расстроилась, увидев дядюшку в таком состоянии. Я не стал мешать ей и Энни, оставив их с дядей, чтобы они позаботились о нем и хорошенько накормили, а сам пошел во двор проведать пони. Это был превосходный экземпляр. Потом он долго и честно работал на ферме, хотя дядюшка просил отдать его в Дулвертон, чтобы запрягать его в повозку. «Хорошо, я отдам его, — сказал я тогда, — но только с одним условием. Вы поедете на нем верхом в таком же положении, в котором я вас впервые на нем и увидел». На этом вопрос был исчерпан.
Дядя Бен был весьма своеобразным человеком — долговязым и неуклюжим, очень быстро принимавшим решения, не церемонившимся ни с кем. Он оценивал человека по внешнему виду и всегда смотрел на окружающих с подозрением, словно ожидая подвоха с любой стороны. Это поначалу несколько удивляло меня, потому что честнее фермеров народа нет. Мы никогда никого не обманываем, разве что только в базарный день, да и то потому, что так велит традиция, и на то он и есть рынок, чтобы торговаться. Дядя не воспринимал наши простые обычаи и частенько посмеивался над деревенским укладом жизни. Но очень скоро я стал замечать, что ему становится скучновато без дела в наших местах. Я уже согласен был отдать ему пони, чтобы как-то скрасить его потери, но он наотрез отказался, заявив, что эта сделка уже свершилась.
В том, что дядюшку Рубена ограбили Дуны, никто не сомневался. Великолепная кобыла дяди сразу приглянулась Дунам и они, по их выражению, «выменяли» ее на дикого пони, к которому жестоко прикрутили хозяина коня ремнями. Два или три часа они развлекались тем, что гоняли пони в тумане по лесу, наслаждаясь стонами дяди, а потом, проголодавшись, просто ускакали прочь, оставив дядю и пони на произвол судьбы. Через несколько дней, когда дядя окончательно пришел в себя, он стал возмущаться, рассуждая о том, чем он мог заслужить подобное отношение и почему негодяи ограбили именно его.