Лосев
Шрифт:
Уже родилась идея «Дома Лосева» как Центра русской философской мысли [363] и разгораются страсти вокруг нашего старого бедного дома. Издательство «Мысль» сдержало свое обещание, данное мне в годовщину кончины Алексея Федоровича, – издать его собрание сочинений: старое восьмикнижие с новыми находками из сохранившегося архива 20-х и 30-х годов. Один за другим девять томов: «Бытие. Имя. Космос» (1993), «Очерки античного символизма и мифологии» (1993), «Миф. Число. Сущность» (1994), «Форма. Стиль. Выражение» (1995), «Мифология греков и римлян» (1996), «Хаос и структура» (1997), «Эстетика Возрождения. Исторический смысл эстетики Возрождения» (1998), «Личность и Абсолют» (1999), «Эллинистически-римская
363
Центр нам не разрешили. Вместо него Библиотека «Дом А. Ф. Лосева».
364
Общество «Лосевские беседы» ведет просветительскую работу, устраивая «Лосевские чтения», собирая сборники докладов, участвуя в вечерах памяти А. Ф. Вот и в 1998 году прошла Международная конференция с характерным названием (его дала Елена Тахо-Годи) «Образ мира – структура и целое» (сборник издал в 1999 году Игорь Чубаров в «Логосе»). Лосевская тема звучит постоянно в «Доме А. Ф. Лосева» (официальное название нашего дома) – то это «Пушкин в Доме Лосева» (1999), то это «Вяч. Иванов и А. Ф. Лосев» – 2000 год, когда нас посетил сын поэта Дм. Вяч. Иванов (последний его приезд в Россию, на конференцию «Вяч. Иванов – творчество и судьба», скончался в 2003 году в Риме); и сборник прекрасный вышел в издательстве «Наука» в 2002 году. А в преддверии 110-летия со дня рождения А. Ф. – вечер в Центральном доме работников искусств (постановщик заслуженный деятель искусств А. М. Кравцов), где артисты читали фрагменты из повестей А. Ф., писем, стихи; звучала музыка, им любимая, выступали друзья и ученики. В свою очередь, в том же 2002 году Владимир Марченков, эстетик и переводчик на английский язык «Диалектики мифа», успешно провел Международную конференцию «Лосев и гуманитарные науки XX века» в Университете штата Огайо (США), которая открылась по традиции 18 октября, в день именин А. Ф. А затем подготовка к новым «Лосевским чтениям» 2003 года (руководитель Елена Тахо-Годи), где переплетутся философские судьбы Вл. Соловьева и А. Ф. Лосева. Состоялась эта Международная научная конференция «Вл. Соловьев и культура Серебряного века» в нашем доме (14–17 октября), и книга ко дню рождения А. Ф. вышла в издательстве «Наука»: «А. Ф. Лосев – философ и писатель» (сочинители А. А. Тахо-Годи, Е. А. Тахо-Годи, В. П. Троицкий). Да в Уфе Дима Васильев тоже провел научную конференцию в память А. Ф. «Культурное наследие России: Универсум религиозной философии» 29–30 сентября 2003 года (есть там религиозно-философское общество им. А. Ф. Лосева). В Московской консерватории тоже вспомнили А. Ф., там прошла 22 октября научная конференция (председатель профессор К. В. Зенкин) «А. Ф. Лосев и музыка». Отличился бывший МГПИ им. Ленина, где десятки лет работал А. Ф. (теперь Московский педагогический государственный университет). Там состоялся целый фестиваль (150 участников со всей России, не считая Москвы), посвященный Лосеву (главное лицо профессор И. Г. Минералова), и в день Ангела А. Ф. – панихида в храме Михаила Архангела (18 октября – святители Московские и всея Руси чудотворцы – Петр, Алексий, Иона, Филипп, Гермоген). Награждали книгой об А. Ф. Лосеве, философе и писателе, и значком с портретом Лосева. И Петербург свое слово сказал по телевидению к дню рождения – 23 сентября. И фатальную книгу «Диалектика мифа» прислало мне к дню рождения А. Ф. на английский язык переведенную издательство «Раутледж» (Лондон – Нью-Йорк), а из Болгарии свой перевод – Емил Димитров. Живо имя! Жива память!
Недаром я так спешила летом 1994 года, когда ровно месяц (с 18 июля по 18 августа) дописывала свои воспоминания, несколько сот страниц, не считая бесчисленных заметок, которые еще надо проверять и уточнять. Да, спешила. И ведь действительно не присаживалась целый год. Не могу писать в суете. Здесь душа болит и сердце ноет, и видеть никого не хочется, чтобы одной быть с воспоминаниями, с этим «пространством в скорбех», где реют милые тени.
А год оказался, как любил говорить Алексей Федорович, «чреват смыслом» и «зацвел символом».
Собиралась я давно уже найти «Дело» арестантское Алексея Федоровича. Но как-то тяжко было думать о Лубянке. Чувствовала, что сама никогда не доберусь, не дойду до этого зловещего места, Кузнецкого Моста. Сколько раз я туда ходила в юности, об отце узнавала, матери, брате. Разве можно забыть, как зимой 45-го года мне там вежливо сообщили, что отец умер 23 февраля 1944 года. Подумать только, всё узнали: и число, и год, и даже болезнь – воспаление легких. Как я рыдала, почти бегом несясь с Кузнецкого на Арбат, к «взросленьким». А ведь оказалось проще – расстрелян отец 9 октября 1937 года, а мы и дух перевести не сумели после дня ареста 22 июня – зловещий, памятный день
В мае 1941 года тоже был визит на Кузнецкий, и еще более горький. Сообщили о смерти моего брата. Да, прямо так и сказали – умер, а где? когда? Ни слова, как будто и не было человека, молодого, красивого, талантливого, одинокого, забытого, оскорбленного даже кое-кем из близких. Было это 12 мая, и в рыданиях сочинились у меня сами собой стихи: «Где его могила, я того не знаю…» Записала их, послала сестре Миночке, младшенькой, что избежала, слава Богу, детского дома, а маме – в лагерь – не решилась сразу сообщить.
Ну как же мне снова идти на Кузнецкий? Теперь, говорят, все иное, родители реабилитированы, вот книга большая об отце вышла: А. Магомедов «Алибек Тахо-Годи» (1993), где приводится почти все «Дело» отца и его последняя тюремная фотокарточка с потухшими глазами. Вместе с тем Павлик Флоренский (внук о. Павла, профессор, доктор геолого-минералогических наук) пугает рассказами, как ходил читать «Дело» своего деда, и как люди плакали, читая о мучениях близких, и как он шептал тайно в магнитофон, повторяя страницы следственного «Дела».
К счастью, среди моих друзей оказался Виктор Петрович Троицкий, не только созерцатель лосевских идей, но еще и с ясным взглядом на вещи, человек дела (все-таки математик и военный, полковник каких-то таинственных войск). Он выяснил местонахождение «Дела» Алексея Федоровича, которое, как всегда, сначала объявили пропавшим. Искали на букву Р – реабилитированный, а оно стояло на букву Н – нереабилитированный. Самое же любопытное, что на Р должно было стоять, именно на Р, не иначе, так как без всяких наших запросов (о них никто и не думал, и сам Лосев в первую очередь) реабилитировали бывшего арестанта 22 марта 1994 года, как раз за год до наших начавшихся поисков.
Ксерокопию этого замечательного реабилитационного заключения привез мне на дачу в «Отдых» 24 июня Геннадий Владимирович Зверев, мой помощник по обществу «Лосевские беседы». Оказывается, Лосев не виноват, осудили его по политическим мотивам, а поскольку в «Деле» бывшего арестанта не было сведений о его родных (это и естественно: дело заводили в 1930 году – сколько воды утекло с тех пор, и Лосеву исполнилось сто лет в 1993 году), то «Заключение» подшили к «Делу». Мне же – ксерокопию. Но справка – это потом, в июле, на даче.
У нас же с Троицким еще только весна, и мы идем 11 апреля 1995 года вдвоем на Кузнецкий, 22, где чисто, пусто и скучающие стражи беседуют с какой-то своей же секретаршей о приготовлении неких блюд. Тишина, прохлада, и в маленькой комнате человек, который хочет, чтобы его считали важным. Дает бумагу писать заявление, расспрашивает, хотя все уже написано. Но ему скучно, и мы – это маленькое разнообразие в служебные пустые часы. Но когда я прошу выдать и дело Валентины Михайловны Лосевой (я еще не знала, что было одно «Дело», «А. Ф. Лосев и др.»), он сразу становится неумолим. «А она вам родственница?» Я, видимо, не до конца осознаю, с кем веду беседу, и отвечаю: «Она мне больше, чем родственница». Но человечка (он невелик ростом) такой оборот не устраивает. Куда-то звонит, потом выдает еще лист, писать новое заявление. «Вам сообщат». Я опять глупо интересуюсь – пришлют письмо, позвонят… «Я говорю, вам сообщат», – коротко и загадочно отвечает вершитель судеб, и мы уходим с надеждой. И, знаете, действительно позвонили 11 мая 1995 года – мягкий, немного картавый, приятный голос. Приглашает на встречу на Кузнецкий, 22, дверь рядом с читальным залом ФСБ, что на втором этаже.
Май кончается, дни летят, а мне все некогда – дипломные работы, издатели, уже июнь подступает, последний перед дачей московский месяц. Решаюсь на 8 июня, жду Троицкого, его звонка из-под Москвы, из Софрина, человек он подневольный, зависит, хоть и сам с чином, от начальства. Звонит утром – приехать нет возможности. Что же делать? Одна не пойду. Звоню к Геннадию Звереву узнать, свободен ли. Слава Богу, свободен. И вот мы вдвоем, по страшной жаре, на безумном Кузнецком, после которого наш Арбат кажется мне тихой провинцией. Входим в прохладу вестибюля, и нам навстречу круглолицый, белолицый русый Молодой Архивист.
Вместе идем в читальный зал. Железная мощная дверь, звонок, вывески никакой, крутые ступени старого дома.
Внутри чисто, уютно, цветы, прохлада от кондиционера, столики, лампы и приветливая дама. Смущаясь, с какой-то вежливой улыбкой просят, таков порядок, показать мой паспорт. Чем я только не запаслась – и копией свидетельства о браке, и бумагой о наследовании, и университетским удостоверением, ну, конечно, и паспортом. Беглый взгляд на печать (а вдруг бы ее не поставили в милиции?) – и паспорт спрятан в сумочку. Взяла маленькую, боялась, что с большой не пустят, а смотрю, люди сидят с огромными хозяйственными сумками – вот уж наша запуганность! Потом дали подписать какую-то бумажку. Что-то я не должна нарушать, а что – не помню. Подписала и забыла тотчас, что подписала. А нам уже несут толстую папку в картоне. Томов-то оказывается одиннадцать. Некоторые – 2-й и 8-й, которые больше всего касаются Лосева, кто-то затребовал в Петербург, и их должны получить на днях. Ну что же, начнем с 11-го.