Лосев
Шрифт:
Наконец, 26 декабря 2000 года за № 1012 вышло постановление Правительства Москвы о создании государственного учреждения культуры г. Москвы «Библиотека истории русской философии и культуры „Дом А. Ф. Лосева“». В этом постановлении говорилось «о создании благоприятных условий в „Доме А. Ф. Лосева“ для проведения библиотечной, научной и выставочной работы, направленной на изучение творческого наследия А. Ф. Лосева, а также русских историков, философов и богословов, и во исполнение постановления правительства Москвы от 5 мая 1998 г. № 355 „О капитальном ремонте здания по улице Арбат, д. 33/I2“». Комитет по культуре города Москвы, в свою очередь, издал приказ № 22 от 26 января 2001 года о создании Библиотеки, которая должна была открыться в 2002 году.
Однако
23 сентября 2006 года (день рождения А. Ф.) во дворе Библиотеки «Дом А. Ф. Лосева» был торжественно открыт памятник философу с надписью: «Великий русский философ Алексей Лосев» (скульптор проф. В. В. Герасимов). Открыта постоянная музейная экспозиция, посвященная жизни и творчеству А. Ф. Лосева.
Для начала следует разъяснить подзаголовок. Он в равной мере относится как к форме, так и к содержанию «Заметок».
Темы для повествования взяты преимущественно с обочины того обширного поля, где в результате труда прилежных исследователей уже во множестве скопились редко замечаемые факты и подробности. Разглядывая их, мне все-таки хотелось «судить о Лосеве» по возможности совокупно, от края до края. Прием понятный, поскольку поле это чрезвычайно велико и за малое время, одолевая пядь за пядью, его никак не пройти, а потому приходится искать – буквально – обходные пути. Но прием этот и оправдан только в том случае, если предмет исследования составляет единое целое, потому-то с ним можно соприкасаться даже через малости. Жизнь и творческое наследие А. Ф. Лосева – цельны.
379
Помета ad marginem относится, как уже сказано, и к форме. Каждая из предлагаемых миниатюр (или, если угодно, эссе) почти сама собой сложилась на смешанном языке, строилась на пересечениях и зацеплениях языка философии, языка истории, языка культурологии, языка художественной литературы. Кажется, иным способом, то есть с помощью одного какого-либо специального средства выражения – особенно при обязывающей лапидарности, – попросту нет возможности охватить и удержать эти самые «мелочи». Да еще если таковые относятся к выдающейся личности, оставившей заметный след в каждой из перечисленных сфер человеческой деятельности, а на своей судьбе приявшей отсветы большой трагической эпохи.
В итоге если и получилась правдоподобная (либо живописная – жизни подобная) картина, то, конечно, только мозаичная. Впрочем, мне больше по душе иное художественное уподобление. Можно представить не одну картину, а серию небольших офортов (характерны одинаковый формат, сходное колористическое решение, скупая манера графики), которые размещены в ряд на стене картинной галереи. Тут всякий зритель волен или ускоренно пройтись вдоль всей последовательности от начала до конца, или надолго останавливаться возле каждого изображения, или всего лишь отметить для себя несколько особых касаний иглы по металлу.
Каждый из нас наделен обязательной ношей генетической памяти. Прежде всего – родители, их вклад. Вот и А. Ф. Лосев уже в конце жизни с полным основанием констатировал: «Отец, сначала народный учитель, а потом учитель гимназии по физике и математике, был страстный музыкант, виртуоз, скрипач и дирижер оркестров. Однако он скоро бросил учительство и погрузился в богемную
Родители составляют исток того ручья ли, реки ли, что называется жизнью имярек. А вот по какому руслу пойдет поток далее, во многом определяется еще общим характером водосклона, с которого суждено ему взять свой разбег, и даже иногда – в случае Лосева как раз так – напрямую зависит от самого рельефа того, что называют малой родиной. Есть еще вклад топоса детства, генетика родимого пространства, память о системе координат в точке появления на свет.
Начальное эйдетическое узрение этих мест при желании можно обрести, если по пути в Новочеркасск, на родину Лосева, взять и с полдороги от Ростова-на-Дону свернуть в сторону, двинувшись до Старочеркасска. Здесь когда-то располагалась прежняя столица донского казачества (Новочеркасск же был столицей новой) и доныне гарантировано примерно такое наблюдение: во чистом поле, горизонтально ровном – буквально шахматная доска, – вдруг видишь, как перед твоим изумленным взором ползет пароход… нет, вовсе не паровоз в номинации старинной «Дорожной песни», а именно пароход, вернее, пароходы, еще вернее сказать, баржи с буксирами. Яко по суху идут! Столь низки берега и велика ширь окрестная, водная поверхность Дона даже вблизи не различима. Такое вот землепашных или полеходных транспортов зрелище.
Гость закрепит неожиданный пространственный опыт, если еще пройдется по Старочеркасску. Ему обязательно расскажут и покажут, откуда взялся известный фразеологизм «маланьина свадьба». Оказывается, Степану Ефремову, атаману Войска Донского, пришлось здесь шибко ублажать станичников. Его мезальянс с Меланьей, простой девой, которая торговала пирожками на базарной площади, следовало искупить небывалым угощением. Расстояние от базарной площади до главного Вознесенского собора (казачки по обету выстроили за взятие Азова) доныне составляет 600 шагов, на столько же четверть тысячелетия назад раскинулись и столы с яствами той знаменитой свадебки. Путь этот лучше пройти самому – широту казачьей души вполне реально померить шагами, на пространственные единицы перевести.
Подготовка завершена, теперь можно ехать в Новочеркасск. Нас встретят просторные бульвары и невысокие дома, только подчеркивающие вездеприсутствие все той же шири. Здесь необъятна, как сама степь, Соборная площадь. А на ней воцарилась и над окрестностями – от горизонта до горизонта – возвысилась легкая громада Вознесенского собора. Единая всем, всем общая вертикаль. На Руси только два столичных храма ему первенствуют по величине, Исаакиев в Петербурге и Христа Спасителя в Москве. Эту ширь, эту высь и вобрал в себя будущий философ.
«Жизнь есть прежде всего непрерывный континуум, в котором все слилось воедино до неузнаваемости» – вполне отрезвляюще звучат эти слова Лосева. И все же, предупреждение получив, рискну-таки проследить в этом всюду плотном, как скажут математики, континууме только одну ниточку судьбы, не единственную, конечно, да и не особенно вроде бы заметную.
Вот завязка. Мы видим не слишком успешного ученика младших классов гимназии, оценки его табеля из года в год безрадостны. В курсе арифметики, к примеру, не может толком усвоить операции с дробными числами. Скучно, в самом деле: числитель первой дроби умножить на знаменатель второй… потом сделать нечто такое наоборот… Вдруг все изменилось. Начиная с какого-то класса (по нашему нынешнему раскладу – с шестого), Алеша Лосев неузнаваемо преобразился, быстро стал первым учеником. И дроби вполне уяснились. С чего, спрашивается, мучился и учителей мучил?