Лошадь Пржевальского
Шрифт:
Берег не становился меньше – только дальше и пустыннее. Я быстро. Соберу ежевику – и назад. Солнце ещё не садится.
Руки устали, в них не было силы. В них не было рыбацкой ловкости, было любопытство.
Остров розовел уже близко – то ли от поспевшей ежевики, то ли от заката.
До этого я ни разу не была на острове, только на материке. Не знала, как с островом обращаться. Ведут ли острова себя так же, как материки? Или по-другому? Что там – под островом? Река или песок? Или он вертикален, и там – под рекой – тоже усеян ежевикой?
Я гребу от большой земли к малой. Судя по цвету острова, ежевики в этом году много. Я уже на середине пути, но вёсла падают из рук. Надо отдохнуть. Перестать грести и окунуть руки в Волгу. Здесь она холоднее, чем у берега. Здесь она уже принадлежит острову, а не материку.
Отсюда избы на берегу выглядят маленькими речными ягодами. Они сполянились у соснового леса и смотрят на реку сверху. Вечерний свет настоялся на волжской воде и красит песчаный яр красным.
Нужно грести дальше: солнце уже опускается.
В острове нет ничего страшного. Такая же земля, только маленькая. И ежевики там больше, чем в нашем лесу. Бабушка рассказывала, что она там крупная и сладкая. Что они собирали её в подол, ссыпали в вёдра и отвозили на другой берег продавать. А потом острова затопили, и ежевика вместе с домами ушла под воду. Она всегда говорила, что хотела бы вернуться на остров и ещё раз попробовать эту ежевику.
Повезло, что остров вдруг появился передо мной, ведь с тех пор его никто не видел. Будет сюрприз для бабушки – привезу ей ягоды. Ведра нет, но я в подол наберу. Ещё немного – и высажусь на остров, как мореплаватель. Или как моя бабушка много лет назад.
Я доплыла до острова и вылезла из лодки. Прижать её к берегу оказалось тяжелее, чем столкнуть в воду. Получилось только с третьей попытки. Отсюда казалось, что та земля вдалеке – и есть остров, а я стою на материке. На верхушке гигантского ежевичного столба, уходящего под воду. Скорее за ягодой, пока она не растворилась в реке.
Ежевика тут и правда была крупной и сладкой. И справа, и слева, и впереди. Большие розовые и чёрные шишки. Не зная, с какой начать, я сорвала первые попавшиеся несколько ягод и положила в рот. Сочные, они таяли, не помещались во рту и вытекали. Текли по локтям. Текли на платье. Попали на новые сандалии. Я подбежала к воде, чтобы отмыть их, но ничего не вышло. Тогда я бросила сандалии в лодку и босиком вернулась к кустам.
Вглубь острова, следуя за ягодой. Внутри солнца было уже не так много, но ежевика розовела изнутри, накопив дневной свет. Мне нравилось, как ягоды разрывались во рту, и сок выплёскивался, окрашивая язык.
Когда я наелась, стало темнеть. Надо двигаться на свет. Карманы заполнены, осталось набрать подол, и можно возвращаться. Я соорудила из подола большой карман, чтобы ежевика не выпадала. Кажется, на лодке я видела пакет, можно будет переложить ежевику туда.
Но лодки на месте не было.
Сначала
Ягоды выпали из подола, покрыв берег тёмными волдырями. Я собирала ежевику и ела, выплёвывая речной песок.
Переправляя невидимого пассажира, лодка не волновалась о том, как я вернусь в деревню, и подчинялась медленным речным волнам.
Мой крик с острова вряд ли дошёл бы до берега, да и кто бы его услышал.
Скоро ночь; бабушка, наверное, с ума сходит. Если только пораньше не легла спать – и тогда до утра меня никто не хватится.
Я ела ягоды и смотрела, как лодка бьётся о берег напротив. Красные от ягоды руки в темноте казались чёрными.
Я натянула подол платья, измазанный ежевикой, на ноги. Сандалии остались в лодке, и ступни согреть нечем. Но если так сидеть – совсем замёрзну. Я ринулась ходить по берегу, растаптывая рассыпавшуюся ежевику в красный песок.
Неужели никто даже не заметил, что я не вернулась с реки? Никто не будет меня искать?
Я уже ненавидела эту ежевику – за то, что она позвала на остров.
Через час совсем счернело, ноги заледенели. Берега не видно, светятся только несколько окон в избах на яру. Поднимается ветер, и Волга говорит громче. Волны кружат вокруг острова, размывая его края. Пахнет свежей водой, пахнет стихией.
Надо согреться. Я двинулась вправо, но что-то зашумело в деревьях, и оттуда взлетела большая птица. Дед рассказывал, что здесь водятся солнечные орлы. Ни разу его не видела, но сразу поняла: это он.
Орёл сел неподалёку и клевал выпавшую из подола ежевику. Никуда не торопился. Двигаясь от ягоды к ягоде, орёл знал, что только он острову хозяин. Это я влезла сюда без спроса.
На яру погасли почти все окна, кроме одного. Квадратная луна, застывшая на месте.
К темноте быстро привыкаешь. Я смогла разглядеть орла, который, наевшись ягод, сидел на месте и смотрел на меня. Дед рассказывал, что такие орлы могут хватать добычу когтями и долго с ней лететь. Говорят, однажды местные видели, как он утащил зайца. Думаю, для него я слишком тяжёлая, хотя он подходит ближе. Зажмуриться и не шевелиться. Бросило в жар. Я слышала, как орёл ходит вокруг. Через несколько минут всё затихло. Орёл сидел совсем близко и смотрел мне в глаза.
На берегу показались огни. Спустились с яра и направились в сторону острова. Я орала и махала руками в темноте. Дед кричал с лодки, но его не расслышать. Стоять на месте я не могла – и прыгала, как лягушка с красными ягодными лапами.
Бабушка спохватилась, что я пропала, и они с местными пришли искать меня. Когда орёл сел на лодку, болтавшуюся у берега, дел увидел в ней мои сандалии.
Как только мы вернулись на материк, я отдала бабушке ягоды, и она заплакала. В карманах потекла ежевика. Над головой зашуршало – орёл поднимался всё выше, пока не исчез в соснах на яру.