Ловцы душ
Шрифт:
– Спасибо, – сказал я, поскольку в его словах не было оскорбительного подтекста, а лишь констатация фактов. – Объясните мне, однако, если позволите, почему вы не хотите отдать девушку отцу, коль уж из ваших слов я понимаю, что вы уже не испытываете к ней столь горячей привязанности, как раньше?
Он какое-то время смотрел на меня безвыразительным взглядом.
– Что вы знаете, – заговорил он наконец, и в его голосе звучала неожиданная горечь. – Да что вы знаете...
Меня разбудил широкоплечий слуга с лицом армейского придурка, который
– Когда ос-ве-жи-тесь и под-кре-пи-тесь, господин, позовите. Я отведу вас к его светлости маркграфу, – слуга, запинаясь, договорил заученную фразу и уставился на меня водянистыми глазищами.
Я кивнул ему головой и помыл руки, лицо и волосы в тёплой воде. С каждой минутой утреннее похмелье немного ослабевало. А когда я на одном дыхании выпил кружку превосходного вина, я вдохнул глубже. Я чувствовал, что возвращаюсь к жизни. Мне было интересно, как дела у Рейтенбаха и как он перенёс нашу ночную пьянку. Однако перед разговором с ним я собирался поговорить с Курносом и близнецами. Не зря же они провели всю ночь в людской, и я надеялся, что они тоже пили со слугами Рейтенбаха. И что эти слуги распустили языки, В конце концов, разве Писание не учит нас, что «в вине заключается истина»?
Холодное мясо и свежевыпеченный хлеб придали мне сил, кувшин вина стёр отвратительный привкус, царящий во рту, и привёл к тому, что болезненная утренняя тяжесть превратилась в весёлую бодрость. Я вышел в коридор.
– Где спали мои люди? – Спросил я ожидающего у двери слугу. – Отведи меня туда.
– Но господин маркграф… – начал он.
– Отведи меня туда, – приказал я холодно, – третий раз повторять не буду.
Мои товарищи ещё сидели в людской, так что я вытащил их во двор, поскольку не хотел, чтобы чьё-то слишком бдительное ухо прислушивалось к нашему разговору.
У близнецов были серые лица и опухшие глаза.
– Здорово побухали, – буркнул Первый.
– Ой, здорово, – признал его брат.
– Здоровее, чем здорово. – Курнос отхаркнул из глубины лёгких и сплюнул в угол зелёный комок мокроты.
– Я так понимаю, что у вас есть много чего мне рассказать, – сказал я любезно.
– Подобрал же я себе службу, чтоб ей проказу и холеру, – прорычал Курнос. – Будто воду из камня выжимал.
– Но кое-что, правда, разузнали... – Первый поднял указательный палец. На его конце отрос грязный коготь.
– Я превратился в слух, – отозвался я.
– То, что маркграфу она нравится, это ясно, – сказал Первый. – Но он её, правда, отдаёт слуге, повару, конюху, помощнику садовника. Всем, кому попало...
– А значит, мстит за что-то. – Я потёр губы кончиками пальцев, после вчерашней ночи они были сухими на ощупь. – Но девушка не хочет уезжать.
– Может, ей понравились эти забавы... – ухмыльнулся Второй.
– Кто знает...? – Ответил я, так как по опыту знал, что и не такие умы, как мой, блуждали в лабиринтах женских чувств и желаний, где жажду и боль разделяет очень узкая граница. – Может, он её шантажирует или угрожает?
Первый, не заинтересованный моими
– Я помню похожий случай, Мордимер, – сказал он, закрывая глаза. – Бригитта Лойцл была похищена бароном Таннхаузером. Её отец сумел убедить местного епископа, чтобы он помог дочери. Но девушка предпочла остаться в замке и сказала, что довольна гостеприимством барона. Потом оказалось, что Таннхаузер угрожал, что убьёт её младшую сестру, если Бригитта от него уйдёт. Дело выяснилось, девушку освободили, и она очутилась, в конце концов, в хорошем борделе. И это по собственной воле. Понравилось это дело...
Моего друга Курноса отличал не только исключительно уродливой шрам, проходящий через всё лицо, не только запах, который, казалось, окружает плотным саваном его тело, но и невероятно цепкая память. Курнос помнил все разговоры, имена, дела... Всё, что попадало в его похожий на свалку разум, могло быть в своё время откопано.
– Спасибо, Курнос. – Я кивнул головой. – Здесь может быть так же. Я попробую её осторожно расспросить, как обстоят дела.
Однако сперва мне придётся, конечно, встретиться с маркграфом, поскольку я и так пренебрёг требованиями гостеприимства и вежливости, разговаривая сначала с Курносом и близнецами. Ну что ж, инквизиторы завоевали известность не благодаря вежливости или деликатности чувств, и я надеялся, что в ближайшее время ничего в этом вопросе не изменится.
– Ага, ещё одно. – Я повернулся. – Хоффентоллер говорил мне о других молодых женщинах, которые гостили у маркграфа. Что с ними случилось?
– Был здесь когда-то целый, как его... – Курнос щёлкнул пальцами, – гарем. Но он всех отослал. Кажется, слёз и скандалов было, о-хо-хо...
– Интересно, – подытожил я, ибо обвинения Хоффентоллера рассыпались, как карточный домик.
Я направился к маркграфу.
Рейтенбах принял меня в спальне, всё ещё одетый в шёлковую ночную рубашку. Насколько я знаю господ, это должно было свидетельствовать об особом благоволении, но на меня как-то не произвело впечатления.
– Я долго вас ждал, – сказал он ворчливо и присел на обитое бархатом кресло. Только через некоторое время он дал мне знак, что я тоже могу устроиться.
– Я перекинулся словом-другим с моими спутниками, – ответил я отнюдь не извиняющимся тоном.
Я не собирался ничего скрывать, потому что ему ведь и так рассказали бы, где я был и с кем виделся. Я подошёл к окну и посмотрел на высокие стены замка Рейтенбаха. Я заметил двух солдат, пьющих что-то из кувшина в тени зубцов крепостных стен.
– И что интересного вам донесли? – Спросил он.
– Что легче выжать воду из камня, чем поспешные слова из уст людей господина, – ответил я, почти не погрешив против истины.
Я взглянул в зеркало, стоящее слева от меня, и заметил, что Рейтенбах с удовлетворением улыбнулся.
– Если вы хотите поговорить с Анной, слуга проведёт вас в её покои, – сказал он. – Я надеюсь, что потом вы захотите составить мне компанию за ужином.
– Со смиренной радостью принимаю ваше приглашение, – ответил я наилюбезнейшим тоном, на какой только был способен.