Ловцы книг
Шрифт:
– Уже есть кофе! Ты мой герой! – восхитилась Надя. – Я проснулась и осознала, что готова хоть десять раз сбегать за булками, лишь бы ничего не варить. Зато за булками я хожу гениально. Смотри! – и поставила на стол здоровенный пакет с круассанами, слойками и ещё чёрт знает чем.
– Познакомилась с местными тётками, – тараторила Надя, – они даже не стали расспрашивать, откуда я такая взялась, хотя у меня была наготове легенда, якобы я командированный, предположим, из Анконы для помощи местной больнице врач, но не понадобилось. Я им без легенды понравилась, просто так. И они мне сдали подпольную пекарню. Или не подпольную, а нормальную? Я, если честно, так и не поняла. Короче, это выглядит как окно, закрытое ставнями,
– Не буду смотреть, – отказался Тим. – Буду жрать, рыча и роняя крошки. Как раз перед твоим приходом осознал, какой я голодный. И начал прикидывать, где раздобыть обед.
– Раздобудем, – пообещала Надя. – В том же окошке пиццу пекут отличную. С пяти можно взять на вынос. А если сошлёшься на кума подружки пекаря, даже поесть внутри. Мне тётки много полезного рассказали. Я молодец.
– Да не то слово, – подтвердил Тим, уже начавший выполнять обещание. Сунул в рот целиком круассан, или корнетто, раз уж дело происходит в Италии. И крошки ронял, как было предсказано. Правда, не зарычал.
– Всегда тебе страшно завидовал, – сказал он, покончив с первым корнетто. – С кем угодно договоришься. Хотел бы я так уметь!
– У всех свои сильные стороны, – пожала плечами Надя. – Я умею нравиться людям, ты – искать в интернете, другие – что-то ещё. Поэтому Ловцы во всём помогают друг другу, иногда даже вопреки своим интересам, как может показаться со стороны. Плевать мы хотели на конкуренцию. Хороших книг на всех хватит, как-нибудь не подерёмся. А быть заодно – бесценно. Вместе мы можем всё.
– Ой, это да, – согласился Тим. – Я когда был студентом, думал, что опытные Ловцы – ну не то чтобы злющие, как люди в ТХ-19, но суровые и непреклонные, как герои здешних приключенческих книг. А оказалось – сама понимаешь. И учили, и опекали, и подсказывали всякие штуки, до которых я бы не додумался сам. В общем, я до сих пор в шоке, какие вы… – то есть мы, получается – классные. И как нам с нами легко.
Грас-Кан,
Весна 1-го года Этера
Что касается Миши, в смысле, Анн Хари, фальшивого бухгалтера Казимира Танатоса откуда-то из-под Минска (кажется, из Борисова, но точно не помню и даже не представляю, у кого сейчас уточнить, да и какая разница, что было написано в документах на имя Казимира Танатоса, они – наваждение, морок, горячечный сон). Так вот, с ним всё в полном порядке, а телефоны не отвечают, потому что Анн Хари сейчас в Грас-Кане, откуда он родом, и уже вторую декаду, которыми здесь по традиции измеряется время, пьёт вино практически без закуски, заперевшись в старом отцовском доме на окраине города и отключив телефон. С ним такое случается, как говорится, редко, но метко, за всю жизнь (достаточно долгую, ему в позапрошлом году сто лет исполнилось) это всего пятый раз.
На самом деле, Анн Хари терпеть не может быть пьяным, каждый раз, загуляв с друзьями, уже через пару часов объявляет: «Всё, с меня хватит, я протрезвел», – и сразу трезвеет, конечно, на то и сила слова адрэле, было бы странно не справиться с таким пустяком.
Короче, пьяница из Анн Хари, как из козы домосед (это Грас-Канская присказка, здесь козы, миниатюрные, лохматые, резвые, любопытные, с глазами цвета речной воды, живут прямо в городе, вместо уличных котиков, их точно так же все любят, гладят, подкармливают, но в дом жить не тащат, потому что в квартире и даже в саду, лишившись прогулок и впечатлений, козы тоскуют и чахнут, как их ни балуй
Анн Хари не нравится, что под влиянием алкоголя ум утрачивает ясность и точность, чувства становятся грубее и проще, а эмоции ярче, острей. Словно сидишь в каком-то чужом дураке, как в тесной нелепой пижаме, – так обычно он сам говорит. И одновременно Анн Хари всю жизнь не давало покоя желание разобраться, кто именно в этой пижаме сидит. Ну понятно, что я, а не кто-нибудь посторонний. По контрасту с пижамой из дурака очень явственно проступает настоящее «я», не подверженное влиянию обстоятельств и настроений, со спокойной заинтересованностью наблюдающее за чередой перемен, совокупность которых является человеческой жизнью; все сохранившие ясную память о других воплощениях говорят, что за великим порогом, до рождения, после смерти мы – такие, спокойные и неизменные, ничего кроме этого нет. Анн Хари всегда, сколько помнил себя, хотел с этим настоящим собой познакомиться, не дожидаясь смерти. Научиться быть им при жизни, точней – только им и быть. Поэтому изредка он набирается мужества – звучит смешно, но в его случае это чистая правда – и пьёт вино до полной утраты внутренней связности, предусмотрительно спрятавшись от друзей и знакомых, чтобы никто не отвлёк и, тем более, не остановил. Дурацкий метод самопознания, это Анн Хари и сам понимает. Ну так вообще всё на свете дурацкое, – думает он. – Люди, их радости и заботы, идеи и идеалы, иные реальности, нелепые языки, книги, все эти чужие фантазии, из которых, как утверждают учёные, когда-то мы родились, сама наша жизнь, такая прекрасная, но и дурацкая, совершенно невозможная, как же мне повезло, как же круто, что можно быть мной.
Быть дурацким и вести себя по-дурацки ради дурацких целей для Анн Хари, от природы умника и прагматика – форма благодарности бытию. И вот прямо сейчас он лежит на почти прозрачном от ветхости, выцветшем бывшем синем сайдарьяльском ковре и, уставившись в потолок, который спьяну кажется зыбким зеркалом, где отразился его вечный безупречный двойник, бормочет, сам толком не зная, к кому обращается: «я люблю тебя, я люблю».
Фано,
Ноябрь 2020
– Это называется… – Тим буквально на долю секунды нахмурился, вспоминая не то чтобы редкое, но уже порядком устаревшее выражение. – А! Сообразить на троих!
– По канону это следует делать в подворотне, – заметил Самуил.
– Не будь формалистом, – сказала Надя. – Какие, к лешему, подворотни. Хорошо же сидим.
Сидели и правда неплохо. На веранде под широким навесом, по которому барабанил холодный, настоящий осенний дождь. Он зарядил с утра и стал чем-то вроде сигнала «отбой». Почти все уже к обеду разъехались, вернее, просто пошли домой, чтобы не морочиться с передвижением по сидящей под домашним арестом Европе. Слухи о том, что Ловцы любители приключений, немного преувеличены. То есть они-то конечно любители. Но не всех подряд. Не любых.
– Всё равно у нас не портвейн, – заметил Тим, разливая вино по бокалам. – А сухое вино. Амароне [9] . По идее, хорошее.
– Правда твоя, – подтвердил Самуил.
– Надеюсь! Я же в винах не разбираюсь. Ни здесь, ни дома. В любой компании просто пью что нальют. Но запомнил из разговоров, что Амароне – это всегда хорошо. И год восемнадцатый. Я от многих здесь слышал, что для вина это был очень удачный год.
– Ай, да неважно, – улыбнулась Надя. – Пришёл не с пустыми руками, уже молодец.
9
Что мы знаем про Амароне? Что это сухое красное вино из региона Veneto в северо-восточной части Италии. Его производят из подсушенного винограда (appassimento).