Ловец бабочек

Демина Карина

– Ваш бргродие! – появлению полиции дворник отнесся без малейшего удивления. Вытянулся в струнку, прижавши метлу к груди. Голову задрал, отчего лопатообразная рудая борода грозно встопорщилась. Сошлись над переносицей косматые брови. А мокрый картуз съехал на самую макушку. – Звольте длжить! В-в-верном объекте тишь!

Голуби вытянули шею, прислушиваясь. А один и вовсе скользнул сизою тенью на вычищенные до блеска плиты.

– Спасибо, – Себастьян слез с коляски. Вот же… год тому назад соскочил бы, а теперь то ли кости ломит, то ли душу крутит, то ли… лучше б просто мышьяку, право слово, не так бы мучился.

Дворник

щелкнул каблуками и, убедившись, что высокое начальство не изволит гневаться, осведомился:

– А вы за Бабужинской?

Голубей прибавилось. Они словно чуяли, что перед домом их вот-вот произойдет нечто, в высшей степени занимательное, чего пропускать никоим образом нельзя, а потому спешили.

Дворник же, поправив картуз и свисток, который, как и положено, висел на веревочке, продолжил.

– Я уж ей, шлендре этакой, говорил, что доиграется… где это видано, чтоб в приличественном доме устраивать невесть что…

– Что?

Вот этого вопроса задавать не стоило.

…панна Бабужинская, представлявшаяся честным людям чиновничьей вдовою оных людей вводила в заблуждение, хотя всем известно, что в прошлом она если и выходила замуж, то за человека чинов малых, незначительных. А ныне она врать изволит, будто бы от мужа ей остались в наследство некие важные документы про строительство… чего? Того доподлинно не известно, может, дороги, может, королевского дворца нового, а может, сказывали, дома призрения. Главное, что всем понятно, – землица-то, где строить станут, подорожает, вот панна Бабужинская и пользуется. А сама-то мошенница редкостная…

…а пан Григорчук из третьей преподозрительными делами занимается. Уходит ночью, возвращается на рассвете, а днем из квартирки носу не кажет. И всем врет, будто за звездами смотрит.

– Почему врет? – Себастьян ущипнул себя за руку.

– Так ведь понятно. Вчерашнего дня ночь была безлунная. И тучи. Какие звезды?

Действительно, какие звезды…

…пан Кушметов из двенадцатой с племянницей своей сожительствует. То есть, он всем сию особу представляет племянницею, но сходства промеж ними ни малейшего, а раз так, то и родства быть не может. К тому ж, где это видано, чтоб степенный мужчина, писатель и поэт, племяннице чулки шелковые покупал да бельишко… откуда известно? Да кто ж, как не Никита Фролыч ему пакеты до квартирки доносил? Они-то легонькие да виду известного, такие в одной лавке только выдают…

…а панна…

– Стоп, – Себастьян понял, что если не остановит добровольного помощника, то рискует оказаться в курсе всех прегрешений, больших и малых, сотворенных жильцами доходного дома нумер три. – Погодите… это вы все…

– Задкумтировал! – бодро отчитался дворник. – В псмнном виде!

– В письменном – это хорошо… а что вы скажете про пана Кругликова…

Дворник поскучнел.

Огляделся.

И наклонившись к Себастьяну – а росту Никита Фролыч был преизрядного, да и по сложению вполне мог бы заменить колонну входную – проговорил тихо:

– Он с Хольмом знается.

– Да неужели?

А перегаром от Никиты Фролыча не пахло. Знать, не злоупотребляет.

– Ненадежная личность, – от возбуждения и речь дворника предивным образом выправилась. – Наших малюет… прости Вотан…

Он сплюнул.

– Откудова деньги? А денег имеет… ковер давече

купил. Шерстяной. Еще шифоньеру. Стульев три.

– Почему три?

Дворник пожал плечами. Тоже, видать, не знал.

– Зеркало… и костюм новый. Два.

Новый костюм, само собою, преподозрительное обстоятельство, да… голуби раскурлыкались. Они топтались, пихая друг дружку, подбираясь к самым ногам дворника.

– Пн Крглков, – Никита Фролыч заговорил громким шепотом. – Пржде скуп был…

…скуп.

…сие Никита Фролыч доподлинно знал, потому как все жильцы к нему относились если не по-доброму, то с уважением, уважение сие выражая по-разному, кто словом добрым, кто чем посущественней. Вот пан Узняков из пятое и злотнем порой жаловал. Не каждый день, само собою, но когда во хмелю являлся, тогда он делался буен, все грозился… чем? А ничем, просто грозился, кидался ботинками, а одного разу желал на портику забраться и деве срамное предложение сделать, но сверзся, едино чудом шею не свернул. Да и как, чудом, Никитой Фролычем был пойман, спеленут и в дом отнесен, отдан на попечение законное супружницы, которая хоть и видится особой тихой, скромной, да себе на уме… за той раз он ажно три злотня дал, да и так… а вот Кругликов, тот вечно ходил, будто бы все вокруг ему обязанные. Никогда-то не поприветствует, ни о здоровьице не спросит, да и вовсе глядел, будто на вша…

А тут намедни явился с бутылью сливянки.

Мол, окажи любезность, подмогни комоду снесть. Куда? А из дому… и забрать дозволил, хотя комода эта была почти новою. Скрипела чутка. Дерево рассохлось, так его присобрать – дело недолгое. У Никиты Фролыча руки откудова надо растут. После еще приходил со старым ковром, но уже без сливянки. И еще табуреты вынесть. Меблю менять желал. И в квартирке ремонту учинить. К нему из «Баржету» с образцами приходили, а в «Баржете» цены немилосердные, обои-то красота, верно, но все одно дорого выходит. Подешевше отыскать можно…

…прежде-то пан Кругликов копеечке счет знал. Одевался скромно, заказывал костюмы у Льва Гольцева, который хорошо шьет, но не так, чтобы отменно, ему до батюшки еще шить и шить, а потому берет недорого. Когда и вовсе готовое платье покупал. Рубашки вот по газете выписывал, полдюжины за злотень. И стирал сам, потому как прачка за тонкое полотно отдельно берет.

…ел всегда просто. Не ленился на рынок хаживать уже к концу дня, когда многое дешевше взять можно. И торговался знатно, Никита Фролыч сам видел. И главное, брал-то не меды, но сальцо там с прослоечкою, не чинясь и желтым, которое вовсе за медни отдавали. Капусточку квашену. Хлеб. В местечковой булочной дороже, зато всегда свежий, а он на угол ходил, скупал к вечеру нераспроданное…

– Вт, – Никита Фролыч перевел дух, видимо, подобные пространные речи были ему вновинку. – А тут кфт купил. Шкдных.

– Шоколадных, стало быть…

– Цвтов… астр…

…астры осенью были дешевы, но все одно этакие траты в характер покойного не вписывались, если, конечно, Никита Фролыч не преувеличивал. Себастьян честно пытался вспомнить свое впечатление о покойном, однако оного не было.

Человек.

Обыкновенный.

По местным меркам из успешных, известных даже. И заказов, если Себастьян не ошибался, у него хватало. Значит, не бедствовал, но все одно был скуп… по натуре?