Ловец тумана

Игнатьев Сергей

Северин никогда прежде его не слышал. Но расспросив поподробнее, понял, что вполне мог бы услышать. К примеру, от Мурина-Альбинского, если бы знакомство их развивалось по какому-то другому, альтернативному маршруту. Или от Гирбилина, если бы тот не погиб, успев лишь провести Северину пару-тройку ознакомительных экскурсий по злачными местам Хмарьевска и заморочить голову своими намеками и иносказаниями. Или от Найриса, если бы в первую же ночь Северин согласился, что дружба лидера Мглистых Акробатов стоит платы кровью, и цену эту безотлагательно заплатил.

Шахрияр

был из поколения магов-хаоситов, повергнутых Новыми Богами: Ракотом, Владыкой Тьмы, и Хедином, Познавшим Тьму.

Северин узнал об этом уже позднее, прочитав мудреную и, судя по всему, уникальную книгу за авторством некоего Форстана Мальвира, оставшуюся от погибшего боевого мага, уже здесь, в степях, на «Жаровне». Про «этих» Гирбилин упоминал, но отчего-то не решился озвучить имен – из суеверия ли, из пиетета?

Шахрияр был повержен, развоплощен. Он никак не мог иметь отношения к происходящему на юге.

Но вот Мурин-Альбинский…

Замаячила призрачная надежда – выйти на его след. Выйти на след Жанны.

Но Северин уже толком не понимал, каким таким ветром в действительности занесло его сюда, на Альтерру?

В действительности ли он отправился сюда, чтобы разыскать любовь-с-первого-взгляда? Девушку, про которую он, в сущности, ничего не знал.

Или виноваты во всем его сны, и, как утверждал Гирбилин, ему и впрямь было завещано от века – попасть сюда, вдохнуть влажный и прелый воздух Хмарьевска?

Действительно ли он – плоть от плоти этого мира? Или по-прежнему чужак, несмотря на те значительные, роковые события, непосредственное участие в которых ему выпало чуть ли не сразу по прибытии сюда?

Теперь же, здесь, в степях, на «Жаровне» – вновь происходили события, долженствующие переменить судьбу мира.

Это была странная война. Даже и не война вовсе.

Просто вот уже два месяца сюда тянулся из Хмарьевска, из земель Мокшанского племенного союза, даже из Великого Ильменя пусть тонкий, но не иссякающий ручеек.

Грязные оборванцы в поисках шального счастья, закованные в зачарованную броню воины, безумные пророки и самоотверженные лекари, гнусные разбойники и жадные трофейщики, благочестивые жрецы и посланники ремесленных гильдий, вооруженные вилами крестьяне и благородные витязи, со вкусом задрапированные в шелка и соболя.

Нескончаемый поток человеческого ресурса тянулся в степи, теряясь в них, рассеиваясь, становясь жертвой точечных ударов практически невидимого противника.

Противник представлял собой не менее разрозненные группы воинов и боевых магов, стремившихся убить все, что встречалось им на пути.

Укомплектованы они были самым превосходным образом, не брали пленных и не сдавались в плен, не ведали жалости и страха, бескровные лица скрывали под уродливыми забралами и, судя по всему, были совершенно безумны.

Быть может, они вообще были не живые? Гомункулусы? Мертвяки, которых кому-то удалось подчинить, приручить? Результат безответственных магических экспериментов?

Истинной их природы до сих пор еще не удалось установить.

А в

последнее время появилась новая напасть – все чаще попадались какие-то совершенно непостижимые конструкты – гибриды металла и мертвой плоти. Совершенно неясно было, откуда они берутся. Единственное, что их всех объединяло, символ на доспехах, скрывающих бескровную плоть, и на стальных пластинах, вживленных прямо в эту мертвую плоть, – восемь стрел, направленных в разные стороны – древний символ хаоситов.

Попав на юг, Северин имел при себе лишь пару верных гатримарсов, плохонькую кольчугу и пару-тройку серебряных монет в кармане.

Ему повезло. По прошествии недели он был еще жив.

Теперь при нем был мешок, туго набитый золотом. Одет он был в превосходные черные доспехи, легкие, тонко инкрустированные серебром – трофей, снятый с одного из отродий Хаоса.

Здесь, на юге, никто не знал его имени. Никому оно было не интересно.

Здесь никто не искал его.

Здесь было только раскаленное солнце, стрекот цикад, колыхание степных трав и бесконечная бойня…

– Шреккеры, пять штук, – боевой маг, дежуривший на склоне кургана, прервал размышления Северина. – Сектор пятнадцать, радиант двадцать четыре…

Склонившись в три погибели над голубоватой сферой, водруженной на треногу, маг принимал сигнал от своего собрата по ремеслу.

– Плюнь, – махнул рукой командир отряда. – Ищи караванщиков.

Именно этим объяснялась такая внезапная популярность юга у хмарьевских искателей приключений и наживы.

Кроме охотников за головами, время от времени в степи можно было перехватить караван, груженный артефактами неизвестного назначения, сопровождаемый все теми же шреккерами и морталистами, или магами с витыми посохами, в ребристых доспехах.

Откуда и куда они шли – неизвестно. Но в Хмарьевске, да и тут, в степи, в полевых лагерях, которые наводнили перекупщики, за такие трофеи платили исключительно золотом, и суммы выходили совершенно астрономические.

А уж сколько отваливали на черном рынке за любые части от этих новых загадочных тварей – конструктов, оживленных магией Хаоса!

Они были неповоротливы и медленны, и трофейщики, окружив их, устраивали всякий раз немыслимую чехарду, будто слепни, атакующие собаку, несли потери, отрывали какие-то отдельные детали – моток колючей проволоки, шипастую молотилку, длинное лезвие, проржавевшее от крови менее удачливых предшественников.

Солнце не давало покоя.

Северин отхлебнул из фляги. Искоса глянул на новичка.

Он прибился к отряду в полевом лагере, где они пополняли запасы продовольствия и сбывали добытое в боях, пару дней назад.

Вроде бы симпатичный парнишка, хоть и без клановых знаков различия, но сразу видно – принадлежащий к какому-то древнему хмарьевскому роду. Видно по особой стати, по гордой посадке головы.

Очередной охотник за счастьем, бежавший из-под родительской опеки.

Пышные кудри цвета вороного крыла, капризный излом губ.