Loving Longest 2
Шрифт:
— К сожалению, королевского жезла я не могу тебе обеспечить, — сказал Тургон, — но думаю, ты и так справишься.
И он отошёл в сторону, как будто бы его это не касалось.
Фингон вцепился в сиденье своего деревянного кресла, заменявшего трон.
У Маэдроса похолодело в груди: как может Тургон подвергать старшего брата такому испытанию? Зачем?! Маэдрос испытывал ужас и омерзение, когда думал о поступках Маэглина, но само понятие казни было ему отвратительно.
Маэглина бросили на колени к ногам Фингона.
— Государь мой, — сказал Дуилин, — я не способен на самосуд, и оставляю решение вам. Но исполнение приговора мы можем взять на себя.
— Послушайте, — сказал Фингон. — Я
Остальные запротестовали, но Фингон жестом остановил их.
— Из того, что я сейчас скажу, вы сами поймёте, что я неспособен быть королём, — сказал Фингон. — Ломион… Понимаешь, Ломион, я готов был сам убить тебя, когда услышал, что ты натворил. Несмотря на то, что я полюбил тебя, как сына, когда ты попал в Гондолин. Тургон тогда написал мне и позвал к себе, и я три года провёл с тобой, пытаясь тебя обучить и воспитать.
— Спасибо, — буркнул Маэглин.
— От Гортаура я услышал о множестве способов тайного убийства, Ломион, — сказал Фингон. — Поверь, я мог бы устранить тебя во время одной из поездок на рудники или в Химринг — никто бы ничего не заподозрил. Я бы так и сделал. Но понимаешь… — Он слегка наклонился к Маэглину и продолжил: — Понимаешь, тогда, в Ангбанде, Гортаур заставил меня ухаживать за Тургоном после того, как… с ним так поступили. Я тогда пришёл к тебе в комнату. Стал убирать за тобой. У тебя было жутко грязно. Просто ужас. Я часа два потратил на то, чтобы вынести мусор, огрызки, грязные полотенца…
Фингон шумно выдохнул, и Маэглин, к своему несказанному удивлению, увидел слёзы на его глазах.
— Ломион, я столько раз убирался в комнате твоей матери. Она… такая же как ты, безалаберная, всё теряет, бросает вещи на пол… Так же везде валяются огрызки от яблок, ленточки, булавки, свистки, рыболовные крючки… Я тогда почувствовал, что ты, несмотря на все мерзости, которые ты натворил за последний год, всё-таки так похож на неё. И что ты в глубине души остался таким же. Бестолковым, иногда очень жестоким ребёнком — разве не жестоко со стороны твоей матери было оставить нас, чтобы странствовать одной? Ребёнком, которому нужны были оба родителя. Я люблю Тургона; я тебя всей душой ненавижу за всё, что ты сделал с ним. Но и сестру я тоже люблю; уж не знаю, стала ли бы она сейчас молить меня за твою жизнь, если бы знала, в какой ты опасности. Ты всё равно для меня родной. Я не могу лишить тебя жизни, Ломион. Я просто прошу тебя нас покинуть и уйти, чтобы никто из нас никогда больше тебя не встречал. Куда-нибудь на восток, за Гелион и Синие горы. Я приговариваю тебя к вечному изгнанию. Как видите, — он вздохнул, — я не могу быть королём, ибо не могу быть беспристрастным и оценивать поступки, а не личности. Я и мой средний брат хотели бы передать власть над Средиземьем, если она ещё есть у нас, моему сыну Артанаро и нашему младшему брату Аракано. Артанаро, — он обратился к Гил-Галаду, — я надеюсь, ты поможешь своему дяде.
Фингон встал и ушёл, не глядя на Тургона и на потрясённых эльфов.
— Не ожидал, что Фингон тебя пожалеет, — сказал Эолет.
— Ну вот, — ответил Маэглин. — Сам не ожидал. А… а матушка как? — спросил он тихо. — Мне дядя Аракано сказал. Мне хоть посмотреть на неё можно?
Эолет и Тургон переглянулись. Оба боялись одного и того же: если Аредэль увидит Маэглина, она всё-таки может его вспомнить — как и всё остальное.
— Я против, — заявил Эолет, — но спроси у Эолина. Я один такое решать не могу.
— Папа, она ведь не против теперь остаться с тобой, или как? Я ведь могу её с тобой оставить? А, папа?
— Можешь, — кивнул Эолет. — Мы с ней хотели бы уехать куда-нибудь подальше.
— Ну ладно, — сказал Маэглин, — тогда я пошёл. Дедушка сказал — мне надо найти Даэрона.
Никто не понял, что он имел в виду.
Майтимо увидел, что Фингон, опираясь на подлокотники кресла, оглядывается по сторонам, и вдруг понял — он ищет свою трость.
— Возьми меня под руку, — сказал он. — Потом я тебе сделаю новую трость, хорошо?
За эти дни Майтимо не раз вспомнил Финрода; вспомнил, как он сам тогда, в Амане, удивлялся, как тот может любить хромую, изувеченную Амариэ. Вспоминал, как дедушка Финвэ, объясняя ему, что такое болезни, рассказывал, как ещё в Эндорэ убил больного, хромого оленя и как, несмотря на голод, не стал его есть — было противно. И как в последние годы в глубине его души всё больше и больше зрело отчаянное желание — вернуть Фингона любым, действительно любым — увечным, изуродованным, обездвиженным, и посвятить всю жизнь заботе о нём…
Гил-Галад ещё раз обнял их обоих; он приехал лишь пару часов назад, утром, и у него пока не было возможности побыть с родителями.
— Матушка, — сказал Гил-Галад, — я так хочу тебя поблагодарить. За спасение Арголдо.
— Да ладно, — отмахнулся Фингон.
— Я сразу понял, что это ты, — настаивал Гил-Галад.
— Как же это? — спросил Майтимо.
— Я ведь тогда, в Гаванях, был внизу башни, — пояснил Фингон. — Было практически темно, но вверху, на башне, горели огни — в комнате Маэглина и в комнате Аракано, я как раз смотрел туда, хотел хоть мельком увидеть брата ещё раз. И тут я услышал шум наверху, а потом Финарфин вышвырнул Арголдо с балкона. Я перепугался до смерти: мне сначала показалось, что это ты, Гил-Галад. Потом я увидел, что это твой друг. Он уцепился за какую-то трещину в стене, но я видел, что он сейчас упадёт. Башня выше второго этажа была деревянная; каменная кладка начиналась где-то на фут ниже того места, где он повис. Мне не пришло в голову ничего лучше, как выстрелить из лука ему в ноги — чтобы удержать на стене. Стрелять выше, в руку или плечо, я побоялся — ведь уже была ночь. Днём я мог бы: ему было бы очень больно, но у него был бы шанс выжить. Одна стрела попала выше, другая всё-таки прибила к стене его сапог… Я хотел побежать во дворец и позвать на помощь, даже рискуя выдать себя, но тут появились вы с Гельмиром.
— Да, — сказал Гил-Галад, — он немного поцарапался и вывихнул ногу, но зато не разбился. И по тому выстрелу я понял, что это ты. Я не знал, как ты теперь выглядишь — хотя и знал, что ты жив.
Майтимо отвёл глаза. Он понимал, что всё не могло быть иначе, но в глубине души у него всё-таки таилась печаль. Он готов был проклясть и Фингона, и Гил-Галада за то, что никто не сказал ему, что Фингон жив — и не знал, что было бы для него самого больнее и горестнее: думать, что Фингон погиб или знать, что он жив и навеки остался в полудобровольном, как он сам теперь понимал, плену.
— Да, вы с Гортауром действительно всех обманули, — сказал Майтимо, чтобы скрыть волнение. — Он выдавал тебя за Гватрена и за Квеннара…
— Так я и есть Квеннар, — сказал Фингон. — Квеннар Исчислитель — это я. Это мой псевдоним.
— Как это?! — Майтимо помотал головой. — Не верю! Не может быть!
— Да, Майтимо, это я, — Фингон улыбнулся и развёл руками. — Я очень любил говорить о былом с Перворожденными эльфами и с Валар. А у нас в семье никто не интересовался историей Арды, кроме Феанора. Мне всегда было за себя как-то неудобно, и поэтому я выбрал себе псевдоним — «Квеннар», «Рассказчик».