Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
Шрифт:
При этом не отменялись двухкилометровые пробежки по палубе, подъем на руках по вантам, тренировочные стрельбы из винтовки и пистолета по сброшенным за борт буйкам.
– Господин капитан, – спросил у Мальцева один из «молодых», тоже фронтовой офицер, когда они большой компанией после отбоя сидели в корабельной бане. Там было очень жарко – в машинах хватало перегретого пара, чтобы устроить классную сауну. – Неужели все это можно выдержать? А главное – зачем?
– Ты о чем?
– О том, как нас здесь муштруют. Я им кто?
– Пока выдерживаешь?
– С трудом. Думаю списаться в ближайшем порту.
– Ну
– Я в корпусе не учился. Добровольцем на фронт в семнадцатом, а там сразу в подпоручики…
– Твоя беда. Пошли…
Мальцев, поручик и еще двое, тоже «нового состава», которым надоело греться, но интересно было послушать ветерана, вышли в прохладный, обложенный голубым кафелем предбанник.
Мальцев, зная порядки, «высвистал» робота, который принес холодного пива всем.
Выпили, утираясь полотенцами.
– Прежде всего, списаться негде. Мы идем в конкретное место, где наверняка будем воевать. С кем – не знаю, да мне это и неинтересно. А теперь смотри…
Мальцев был мужчина жилистый, но не очень мощный на вид. Зато его оппонент – парень крупный, пока еще – мясистый, как говорится.
Капитан указал глазами на стол. Руками, мол, померяемся.
Здесь победа его была настолько чистой, что и противник возразить ничего не мог, даже для самоутверждения.
– Давай еще. – Мальцев взял товарища за кисть и начал сжимать пальцы. С минуту тот сопротивлялся, потом закричал:
– Хватит, хватит.
Почувствовал, что противник легко может сломать ему кости, не меняясь в лице.
– Тогда давай по пиву. И запомни, парень, огромное количество людей платит жуткие деньги, чтобы их особо обученные тренеры научили ходить, не цепляясь ногами за пороги, и не падать со стоящей лошади. Тебя – учат более полезным вещам, при этом платят тебе! Уловил разницу?
– Так точно, господин капитан.
– Значит, допивай пиво и вали спать. Завтра я попрошу твоего взводного, чтобы он тебе добавил нагрузки. Для лишних мыслей место в голове остается…
Дама была на корабле только одна, и ее это непривычно радовало. Столько восторженных взглядов, невзначай произносимых комплиментов, ненавязчивых попыток чем-то помочь и услужить Алла не встречала во всей предыдущей жизни. В Братстве, где мужчины были вежливы, но чересчур заняты собственными проблемами, а женщины относились к ней отнюдь не на равных, ей нравилось гораздо меньше.
Ростокину чрезвычайно пришелся по душе полковник Сугорин. Сто сорок лет разницы, а как они сошлись! Душевно. Нашли себе уютное место в кормовой штурманской рубке, где никто не мог помешать, и проводили там часы в разговорах. Об истории реальной, каковой Игорь, естественно, считал только свою, а все остальные варианты – отклонениями. Об истории «Главной» и участии Игоря в событиях московского мятежа «коммунистов-ортодоксов» – тут полковник придерживался точки зрения Новикова сотоварищи и Антона, поскольку мгновенно нашел в построениях Ростокина массу пробоев.
– Вы, Игорь, безусловно, эрудированный человек, но мир, в котором вы родились и выросли, существовать не может…
– Так и Новиков говорил,
– Вы Древний Китай не изучали? – участливо спросил Сугорин.
– Древний – это слишком обще… Из пяти тысяч лет что желаете выделить, для моего поучения?
– Ну, хоть о Китае мы расхождений не имеем. Таковое явление имело место, и мы с вами оба предполагаем, что на самом деле. Так принято. – Рассчитанная провокация полковника удалась. – Все пять тысяч лет брать не будем, тем более что я в это не верю. Вы мне про физику рассказывали, так это из физики. Система не может выдержать такой энтропии. Она сдохнет, научнее говоря – распадется. Византия едва прожила тысячу лет, а вы мне про Китай…
– Я ничего не говорил про Китай.
– И очень правильно. Никчемная тема. А что я хотел сказать… Ах, да, вот… Срединное государство считало наличие окружающих варваров хоть и допустимым, но ненужным. Они никак не влияли на исходную парадигму…
– Вы не усложняете?
– Наоборот, упрощаю. Ваш прекрасный мир, где вы прожили лучшую часть жизни, никогда не существовал. Не случайно же господа Новиков и Шульгин вытащили вас оттуда…
– Опять не улавливаю, – честно сказал Ростокин. – Мир безусловно существовал, я там родился, жил, получил образование, летал к звездам. Туда же пришли наши друзья, тоже жили там вполне нормально… Да вот и совсем недавно… С химерой я согласен. С некоторых возвышенных точек зрения любой мир – химера.
– Что ж не улавливать? – В голосе полковника прорезалось раздражение. – Мы сейчас где?
– Я думаю, скоро будем в Лоренцу-Маркиш, и год за бортом уже восемьсот девяносто девятый…
– А вино мы пьем пока еще девятьсот двадцать пятого. Так чего же вы хотите? Химеры витают везде. Ева отказалась попробовать яблоко – мы продолжаем жить в раю, и совсем непонятно, для чего тогда Бог? Иуда как личность отказался предать Христа, что ничего бы не изменило – Иисуса в лицо знали десятки тысяч человек, но мы с вами жили бы в мире, лишенном идеи возвышенного предательства и термина «тридцать сребреников». Кстати, на наши деньги это гораздо меньше, чем тридцать червонцев золотом. Так что дело не в сумме, а в замысле. И так далее…
Росткин не хотел уже ничего. Он не слышал нового от этого царского полковника, объясняющего ему то, что он собирался объяснить сам. Более того, Сугорина как бы и не существовало. За отсутствием необходимости в подобном персонаже. Но он был, раздражающе усмехался, продолжал задавать вопросы и отвечал на них.
– Не дано нам терцио, [53] не дано. Я возжелал спрятаться от мира, не как монах, а как частное лицо. Думать, писать, жить. Оказалось, не моя это роль. Мне по-прежнему предлагают творить историю, а не осмысливать ее. И не так важна разница – какую. Полковник Генштаба востребован более, чем тихий мыслитель. Из чего следует с непреложностью…
53
Третьего.