Ловушка для ангела
Шрифт:
Мне страшно, Тимур! Инна хоть и не подарок была, но школу и институт закончила. А Наталья вообще гиперактивный ребёнок. И я не уверена, что она пойдёт по правильному пути. Ты бы видел её друзей: парни старше её, волосы длиннее Наташиных, тоже с чёрными ногтями и губами, а глаза у них хитрые, прямо жуть!
И не знаешь, что лучше: ведь в Москве сейчас столько разных сект! Недавно уволили учительницу из Наташиной школы — оказалось, что она тоже была адептом какой — то секты. И что она преподавала своим ученикам, пока ещё не выяснили.
Тимур, ты бы приезжал к
Ей не по силам было найти общий язык с внучкой, перешагнув через целое поколение.
— На все мои расспросы я обычно слышу один ответ: Ба, отстань, а! — напоследок пожаловалась тёща. Это всё, что она могла сделать.
Тимур почему — то вдруг проникся пониманием к спрыгнувшей с крыши девочке. Она наверно тоже была до отчаяния одинокая, к тому же с неустойчивой детской психикой, покалеченной несправедливостью бытия, о чём говорило написанное её в тетради по русскому языку, вместо домашнего задания, стихотворение, которого Тимур не читал.
Но его читала и запомнила его дочь Наташа:
Какая же страшная доля поганой судьбой мне дана: Не в клетке, а всё же в неволе и гадостей вдоволь полна. А хочется крылья расправить и полную грудью вздохнуть. И, если не в высь, то с балкона, подавшись вперёд, сигануть! Пускай две секунды полёта, пусть вниз, а не вверх, ну и пусть! Но всё же, как сладко в полёте проклятую жизнь обмануть!— Завтра после работы поеду к тёще и заберу Наташу к себе, — решил Тимур, слушая обычную тишину Московского вечера: рёв машин, доносящийся из них бухающий звук музыки, голоса прохожих, иногда не слишком трезвые, иногда и вовсе «больных на голову».
62
Инспектор Баранов, как и обещал, отзвонился Труханову и сообщил, что в посёлке, где раньше жили Темниковы, действительно проживает семья Лапиных: в составе трёх человек: мать, сын и сноха. Есть Ларины, но им далеко за восемьдесят. Если нужны сведения о них, то он может прислать в МУР официальную бумагу.
Не откладывая в долгий ящик, Труханов снова помчался в посёлок, где когда — то могли перепутаться жизненные пути семьи Лапиных и Темникова Димы.
Часа через два он вышел на привокзальную площадь. Прокатился на автобусе. Зимний вечер опускался на посёлок. Приняв на себя резкий порыв ветра, Евгений инстинктивно ускорил шаг.
В доме Лапиных горел свет. Труханов толкнул калитку и отпрянул от яростного собачьего лая. Огромный, преданно охранявший дом, пёс рвался с цепи.
— Кто там? — быстро среагировал на шум женский голос.
— Старший инспектор Мура, — перекричал Труханов собачий брёх и сильно озаботил хозяйку.
В доме было жарко натоплено и аппетитно пахло жаренной картошкой.
— Может с нами поужинаете? — пригласила Евгения пожилая женщина, боясь напрямую спросить о цели его неожиданного
— Спасибо, я здесь для того, чтобы побеседовать с вами, — поскромничал Евгений, ощущая в желудке подсос от вкусного запаха.
Женщина открыла дверь из прихожей в просторную комнату.
— Подождите минуту, я сейчас, — выключив газовую плиту, она перешла в комнату и, вытерев руки о фартук, осторожно присела на краешек стула.
Её глаза испуганно сверлили старшего инспектора. Ещё бы! Ведь не каждым домом их посёлка интересовался МУР.
— Ольга Степановна, расскажите, как погиб ваш муж? — попросил Труханов.
Женщина не сразу поняла, о чём её спрашивают. Она явно ожидала другого вопроса. И облегчённо вздохнула: — Так вы об этом, а я — то испугалась, что Никита что — нибудь натворил.
— А что может? — осторожно спросил Евгений.
— Да вы не подумайте плохого! — мать грудью бросилась на защиту сына, сразу забыв про свои нередкие бессонные ночи. — Я за него за пьяного боюсь, а так он тихий. И пьёт он редко.
— Но, видимо метко! — срифмовал Труханов, внимательно посмотрев на Ольгу Степановну, но промолчал. Не похоже, чтобы она была способна врать.
— Я ведь одна его растила, без мужа, — продолжала оправдываться женщина.
— Гена погиб, в тот день, когда Никите исполнилось четыре года. Лето тогда жаркое было. Мы каждый выходной на речку всей семьёй ходили, на дикий пляж. На настоящем народу много собиралось, с ребёнком возле воды не посидишь: то водой случайно окатят, то бегут как оголтелые и песком обсыплют.
В тот день неподалёку от нас молодёжь на лодках каталась. Две были с мотором.
Гена уже нетрезвый был, ну и завёлся тогда: — Давай я вас покатаю с ветерком!
Я понимала, что это было верхом идиотизма, но переспорить его не смогла. Гена выпросил у ребят лодку и мы поплыли. А через пару минут лодка перестала слушаться руля. Она завертелась и мы врезались в другую лодку, которая шла за нами.
Я даже не помню, как оказалась в воде. И Никита тоже. Он сразу под воду ушёл. С испугу я начала кричать! Плавать — то я немного умею, а вот нырять — нет.
Смотрю, Гена выныривает и Никиту к себе прижимает. Он Никиту на берег вытащил, а отойти он него не может: сын воды нахлебался. Пока я сама на берег вылезла, Гена Никиту в чувство привёл. На меня его оставил, а сам поплыл лодку ловить. Чужая ведь! Я с сыном занялась. Потом повернулась к реке — одна лодка фырчит, крутится, вторая заглохла, но тоже близко. Те, кто на ней плыл, уже на берегу. А Гены не видно.
А течение там сильное. Водолазы только на второй день Гену достали и то далеко от того гиблого места.
Ольга Степановна краем фартука пыталась смахнуть набежавшие горькие слёзы, но они мутными каплями продолжали стекать по её сморщенным щекам.
— Так вот и осиротели мы. А на похоронах подходит ко мне Мифчик Темников и говорит: — Вы мне за лодочный мотор должны. Я бы простил, но отец требует.
Я разрыдалась тогда. Деньги заняла у родственников и Темниковым отнесла. Но больше с ними никогда не здоровалась.