Ловушка для Бога
Шрифт:
– Спрячь оружие, глупец. Если ты ждешь меня, то тебе нечего бояться, – презрительно рассмеялся появившийся на гребне стены невысокий крепыш.
Стоящий внизу, задрав голову, некоторое время вглядывался в освещенный луной силуэт, потом сипло попросил:
– Назови себя.
– Сначала ты.
Молчание. Не дождавшись ответа, крепыш пожал плечами:
– Ну как хочешь. Я ведь могу и уйти…
Он повернулся, собираясь снова скрыться, но человек в хламиде торопливо произнес:
– Я Нариб, десятник городской стражи! А ты?
– Хадир по прозвищу Лысый. Не узнал? – Крепыш, опять рассмеявшись, уселся на стене.
Нарибу эта веселость, видно, не понравилась. Он кашлянул, прочищая пересохшее горло:
– Да нет, узнал. Для уверенности спрашиваю.
– Не тронешь, будь уверен.- Хадир сидел неподвижно, не обнаруживая ни малейшего желания последовать приглашению. – Деньги ты получишь, но сначала я должен знать, что работа сделана.
– Она сделана, Хадир! Как ты можешь сомневаться?!
– Где он? – Голос Лысого дрогнул от нетерпения, и закутанный в верблюжью шерсть стражник, отметив плохо скрытую торопливую жадность собеседника, тут же приободрился:
– К чему спешишь, уважаемый, – любезно начал он, – к чему волноваться? Слава Митре, все происходит как нельзя лучше для тебя и для меня, и оба мы скоро сможем достичь желаемого, не так ли? – Нариб помолчал немного, вглядываясь в темный силуэт над стеной, и, не дождавшись никакого ответа, продолжил: – Все исполнено. Конан выбрался из дворца целый и невредимый… Хе-хе, не знаю, как он туда проник, – это пусть заботит смененного мною десятника… Но клянусь тебе, полчаса назад северянин удалился прочь от дворца наместника со здоровенным тюком на плече. С ним еще был какой-то мальчишка. Об этом ты не знал?… Да, Хадир?… Не говоришь… Ну, впрочем, неважно. Конан вместе с тюком и мальчишкой спрятался… Э-э-э… Не слишком далеко отсюда. А теперь я хотел бы для начала увидеть деньги, которые ты, судя по твоим словам, принес!
Над улицей повисло молчание. Несмотря на духоту и теплый плащ холодная дрожь пробегала по спине Нариба: в томительной тишине он пытался понять, как поведет себя Хадир в ответ на такие речи. Сомнения терзали душу десятника с раннего утра – с того самого часа, как неприметный старикашка в замасленном халате бесстрашно явился к воротам его дома и предложил от имени Лысого громадные деньги за некую тайную услугу. Нариб согласился немедля, ибо почуял в этой сделке возможности, обещавшие не только богатство, но и изрядное повышение по службе – стоит лишь изловчиться да рискнуть…
Десятник тщательно подготовился к исполнению задуманного: Конан покинул дворец никем не замеченный (как и договаривались с человеком Хадира), затем Нариб выследил киммерийца и явился сюда, дабы указать Лысому убежище Конана и получить обещанные деньги. Таков был уговор. На самом деле план Нариба простирался дальше: близ старой хибары, где спрятался Конан, стоит сейчас небольшой отряд стражников и ждет сигнала, чтобы накрыть одним махом и варвара-северянина, и ушлого Хадира. За головы обоих светлейшим Эдартом назначено знатное вознаграждение, да еще выманить бы у Лысого обещанную плату за услугу, да добавить к этому почет и благосклонность светлейшего – стоит похлопотать, нечего и сомневаться. Вот только бы не выхлопотать вместо всех благ кинжал под лопатку!
Хадир все молчал, размышляя о чем-то. Нариб поежился и поудобней перехватил рукоятку ножа под хламидой. Кашлянул.
– А что, если, – внезапно подал голос один из самых удачливых шадизарских воров, – что, если киммерийской собаки не окажется там, куда я отправлюсь по твоей указке?
– На все воля Митры, уважаемый, – бодро отозвался десятник, в мыслях помянув Нергала, ибо тон сказанного добра не сулил, – но клянусь, я именно там его оставил. Впрочем, если ты намерен сидеть на стене до утра, то, боюсь, никакая собака не станет тебя дожидаться!
Сказал и вздрогнул, и снова облился холодным потом, ибо на тихий свист Хадира мгновенно возникли над темным гребнем стены четыре или пять молодцов, спрыгнули вниз, окружили трепещущего стражника. Глухо звякнуло что-то, и у ног его оказался объемистый, тяжеленный с виду кошель.
– Получишь все! – Лысый, уже стоявший на земле среди своей
Нариб помялся для виду. В глубине души он был доволен. События разворачивались именно так, как следовало: до тех пор, пока Хадир не знает про ту хибарку, жизнь Нариба в безопасности. А когда они придут на место и золото окажется в руках десятника, он уж постарается заполучить вдобавок к деньгам и самого Хадира, и Конана! Вознаграждением, правда, придется поделиться с подчиненными, но хадировские денежки будут его, только его, кровненькие! Лишь бы Лысый не почуял подвоха раньше времени…
– Погоди, уважаемый, мы так не договаривались… – начал Нариб и осекся, словно бы только сейчас сообразив, что в его жарком одеянии могут появиться две-три лишние дырки. Искоса глянув на сомкнувшихся вокруг шакалов Хадира, он вздохнул сокрушенно: – Впрочем, я понимаю твое беспокойство, и, раз уж ты настаиваешь, провожу вас…
С этими словами десятник нехотя повернулся и пошел вдоль улицы. Шайка немедленно двинулась за ним, а Хадир беззвучно расхохотался в спину собеседнику: этот дурак, вообразивший себя великим ловкачом, так старательно играет ему на руку, что любо-дорого смотреть! Лысый прекрасно знал про убежище киммерийца и стражников, затаившихся близ убежища, а также про страсть Нариба к деньгам и почету, которую десятник давно и безуспешно пытался удовлетворить. Что ж! Денег десятнику не видать, а почет… Почет – пожалуйста! Пусть приводит свою одуревшую от ожидания команду, пусть хватает варвара с поличным… Но сначала в хибаре побывает он, Хадир, и заберет с руки наместниковой дочки одну дорогую безделушку, об истинных свойствах которой никто в Шадизаре, слава Белу, знать не знает! А к утру каждый получит то, что ему причитается: Нариб – подачку от начальника стражи, Конан – позорную смерть, а Хадир… О-о-о! Он-то к утру уже покинет Шадизар, спрятав за пазуху браслет, открывающий перед мудрым владельцем двери всех сокровищниц мира! Лысый удовлетворенно осклабился и поспешил за десятником.
Маленький бродяга и дюжий варвар с ношей на плече проскользнули по улицам города неслышно, незримо и стремительно, словно две водяные змеи по дну темной заводи. Следуя за Ухартой, Конан с завистью и каким-то ревнивым восхищением думал, что этому заморышу ни сила, ни воинское умение не нужны – он и так сквозь замочную скважину пройдет, да еще караван верблюдов с собой протащит… Щуплый подросток в развевающемся халате мчался впереди и, едва заслышав шаги ночного патруля или случайного прохожего, молниеносно сворачивал в какую-нибудь неприметную щель между домами, в переулок, просто в чужие двери, где серьезных сторожевых псов почему-то ни разу не оказалось – все мелкие шавки… Когда они, прижавшись к стене в узком коротком тупичке, пропустили мимо пятерку тяжело сопевших стражников, Конан не удержался и шепотом спросил:
– Ты и собак в Шадизаре всех знаешь?
– Знаю, – без тени улыбки ответил Ухарта и протянул киммерийцу меч, который он на обратном пути забрал из дома повитухи, да так до сих пор и не успел отдать варвару. – Возьми. Тяжелый.
Конан половчее устроил на плече дочь наместника и, опоясываясь, только головой качал от веселого удивления: всех собак… меч ему тяжелый… с-сиротинуш-ка! Они снова пустились в путь и скоро очутились в воровском квартале. Пнув покосившуюся дверь древней лачуги, ничем не выделявшейся среди толчеи давно заброшенных домишек на берегу сточной канавы, Конан ввалился внутрь и, ногой сбросив вонючее тряпье с узкого настила в углу, опустил на него свою ношу. Затем он обернулся к Ухарте, который замер у входа, прислушиваясь. Киммериец замер тоже, ловя ухом случайные шорохи, но, кроме мышиной возни где-то под полом да тихого дыхания пленницы, не услышал ничего. И Ухарта, надо думать, не услышал, поэтому, встряхнувшись, молча занялся халатом, изрядно пострадавшим в переделках нынешней ночью.