Ловушка для духа
Шрифт:
– Я не могу доверять людям, пытавшимся уничтожить моих друзей.
– Повторяю еще раз, Сагюнаро, никто не собирался убивать твоих друзей. – Маг небрежно швырнул несколько монет нищим, торопливо отползающим в сторону с его дороги, и, не слушая восхвалений в свой адрес, продолжил: – Мы пытались остановить двух мальчишек, по глупости забравшихся туда, где им быть не положено. Хотели просто поговорить с ними, но они решили, что их жизням угрожает опасность, и сами напали на нас. Так же как и ты.
– Я не нападал на вас.
– Верно. Не ты. Это сделал твой шиисан. Тот самый, с которым ты не можешь справиться самостоятельно.
Сагюнаро
Но он знал, что это ложь.
Ему вдруг вспомнились слова, которые часто произносил отец после встречи со своими даймэ [1] .
«Люди не лгут. Они говорят правду. Свою правду. То, что считают или хотят считать истиной. Твое дело – принимать ее или нет. Ты должен понимать, насколько она соответствует твоим интересам». Голос отца – уверенный, властный – звучал так явственно, словно тот был рядом. Сагюнаро покачал головой. Теперь у него было две правды – одна человеческая, другая принадлежала неизгоняемому.
1
Даймэ – вассал.
Они спустились с холма и сразу погрузились в путаницу переулков, заваленных мусором и гниющими отбросами.
Румунг не был похож на Варру. Он вообще не вызывал у Сагюнаро ассоциаций ни с одним из городов, которые тот видел.
Здесь оставалось сумрачно и сыро, несмотря на яркое солнце, висящее над домами, – улицы были такими узкими, что почти смыкающиеся крыши не пропускали свет. Тучи мух вились над кучами рыбьих голов, костей и внутренностей. Похоже, никто не утруждался относить отходы на свалку, закапывать или сжигать – каждый бросал мусор у собственного порога.
По земле растекались зеленые зловонные лужи. На стенах, покрытых потеками сырости и плесени, виднелись полустершиеся рисунки – прекрасные и уродливые духи, большинство из них незнакомые Сагюнаро, криво нацарапанные символы защиты.
Черноволосые женщины и мужчины, серые от грязи, но в ярких и тоже не очень чистых одеждах, занимались своими делами – шли с корзинами на базар, судя по острому запаху фруктов и мяса, находящийся совсем близко, выплескивали помои на дорогу, сплетничали, ссорились, разделывали туши прямо на улице. Носились, играя, сопливые растрепанные дети. Но все поспешно замолкали, останавливались, расступались, опускали взгляды, едва завидев алые одежды. И начинали тревожно перешептываться, забыв о привычных делах, когда маг удалялся на безопасное расстояние.
Руам шел, словно корабль, разбивающий мутные волны, которые еще долго потом колыхались за его спиной, перенося мусор с места на место.
Также бросались в глаза среди жалких домишек, наспех сколоченных каморок для торговли, корзин, выставленных на продажу, тележек с фруктами и завалов досок – обломки древних зданий невероятной красоты. Их колонны, остатки стен и лестниц до сих пор матово светились отполированным молочно-белым, черным, красным камнем. Они были чем-то похожи на храмы, возведенные в Варре на берегу Багмани. Те же причудливые линии, сложные конструкции крыш и куполов в виде чешуйчатых шишек.
Стало понятно, что современный город
Еще город оказался наполнен другими, не человеческими жителями. В подвалах и на чердаках. Под ступенями, над притолоками дверей, среди развалин, слившихся с камнем стен, в кронах редких деревьев. Шиисан чувствовал их, но не обращал внимания, они не представляли для него интереса, в отличие от людей. А сущности шарахались и расползались, боясь сильного, агрессивного духа, так быстро, что Сагюнаро едва успевал ощутить их.
Неизгоняемому нравилось здесь, он нашел отличное место для охоты. Много темных углов, где можно поджидать беззащитную жертву, много лазеек и много добычи. Человек, одержимый им, старался смотреть на здания и отворачивался, чтобы не видеть беззащитных людей.
– У каждого своя правда, – произнес вслух Сагюнаро слова отца, все еще звучащие в памяти.
– Это верно, – охотно откликнулся Руам. – Взгляни на того нищего.
Маг указал на тощего, скрючившегося человека, замотанного в рваные желтые тряпки, он полз по улице, боком, словно краб, то ли боясь, то ли не в силах подняться. Из темноты под капюшоном, низко надвинутом на лицо, поблескивали глаза. Голые ноги с распухшими красными ступнями вытягивались из-под тряпья и снова прятались, словно неуклюжие клешни.
– Он считает, что не заслуживает другой жизни. – Руам говорил без жалости, без осуждения, без сожаления, просто констатировал факт. – У него не возникает желания изменить ее. Ему это даже в голову не приходит, ведь он родился в низшей касте и будет продолжать влачить свое жалкое существование до самой смерти. Для него это единственная реальность. Да и для остальных тоже… Но мы с тобой знаем, что возможно все.
– Правда становится истиной, если в нее верят хотя бы два человека. – Сагюнаро отвернулся, пока у шиисана не возникло желания напасть на подбитую, доступную добычу, и наткнулся взглядом на второго такого же, опасливо наблюдающего за ним из-за груды мусора.
– Правда становится истиной, если один человек, наделенный властью, приказывает считать ее таковой, – внушительно произнес Руам, взял Сагюнаро за плечо и направил к узкому ходу между двумя домами.
На следующей улице, идущей параллельно бедному кварталу, оказалось посветлее, поменьше мусора, на крышах домов виднелись кадки с зеленеющими растениями. Потянуло запахом рыбы, жаренной на углях.
Два мужчины в одинаковых черных одеждах стояли на углу, вооруженные загнутыми клинками. На груди их курток-бакху виднелись серебряные значки. Сагюнаро прищурился, чтобы рассмотреть символы стражи, но воины дружно склонились перед Руамом. И не выпрямлялись, пока тот, благосклонно кивнув, не прошел мимо.
– Толпа считает – маг, одержимый шиисаном, опасен, и его необходимо уничтожить, – продолжил рассуждать спутник, – а я говорю, что подобный заклинатель наделен редким даром и заслуживает поклонения. И оба эти мнения справедливы. Но какая правда ближе тебе?
– Ни та ни другая. Мне не нужно поклонение. Я просто хочу научиться справляться с этим. Спокойно жить.
– Тогда есть еще один путь. Если мир не принимает тебя таким, какой ты есть, – измени мир.
– Лучше я сам постараюсь измениться.