Ловушка для Хамелеона
Шрифт:
Костлявая конечность модника схватила беззащитную книжицу и варварски встряхнула её, раскрывая веером страницы бессмертной поэмы.
– Ты что делаешь? – Русанов поднялся с кровати, понимая, что если он не вмешается, то надругательства над святыней не избежать, и тогда – быть беде. – Стоять насмерть!
Сдерживая из последних сил позывы, Джаббарлы мученически застонал и бросился наутёк. На этот раз он уже ударился не в живот, но в грудь всё того же туловища, непоколебимо стоявшего глубоко врытым в землю менгиром.
– Зарэжу! – зловеще зашипела голова, венчавшая атлетический торс. Потемневшие от гнева
– У-иии-и-и! – располосовал воздух поросячий испуг.
– Зарэжу-у-у! – тональность повтора гудела свирепой кровожадностью. И будь в руке Керашвили кинжал или на худой конец шампур (если дать разгул богатому воображению), то острое изделие из металла уже проникало бы через костюмную ткань, чтобы вспороть завёрнутое в нее тело. А пока, за неимением холодного оружия для возмездия, он вытряхивал душу из верещавшей плоти.
– Заза! Отпусти его! – вступился за Джаббарлы Русанов, вынимая из пальцев жертвы потёртую книжку.
– Зарэжу-у-у! – продолжал рычать Керашвили и трясти погремушку.
– Отпусти, генацвали! – взмолился Джаббарлы, выдав наконец членораздельное словосочетание.
– Перестань! – с нажимом произнёс Русанов, посмотрев в глаза разъярённого почитателя Руставели. – Знаешь, чем это может закончиться?
Керашвили, сжимавший мёртвой хваткой лацканы пиджака, снизил амплитуду колебаний, позволившую удержаться лысому черепу с крупными каплями пота на разболтавшейся шее. Предупреждение не сразу, но всё же добралось до сознания, загнанного в подвал взбесившимися эмоциями, и справедливая кара, замедлив ход, остановила своё обрушение на голову кощунствовавшего святотатца.
Лёгкие Керашвили вытолкнули междометие досады, а жадные до жертвы руки, готовые разобрать трясущуюся плоть до молекул, толкнули её в грудь, отчего та отлетела к стене и сползла по ней на пол тающим пломбиром, безуспешно стараясь схорониться в складках местности.
– Что тут происходит?
А вот и та опасность, которая несла в себе потенциал крупной неприятности для участников инцидента.
– Я задал вопрос! – старшины Носов смотрел из-под козырька фуражки, как смотрит надсмотрщик на проштрафившихся заключённых.
– Борцовские приёмы разучиваем! – спокойно ответил Русанов.
– Вследствие чего товарищ абитуриент лежит?
– Не устоял на ногах, – поднимаясь, сказал Джаббарлы, отряхивая белый костюм.
– Упадок сил, – выдвинул свою версию Русанов. – Вот и упал.
Старшина испытующе посмотрел на Русанова и жестом потребовал у него книгу.
– Что это? – не разобрал он грузинской вязи.
– «Вытязь в тыгровой шкурэ», – сказал хозяин томика.
– Занимательное пособие по грузинской борьбе, – Носов отдал томик Керашвили. – Для физподгтовки есть спортивная площадка и отведённые часы. Если замечу нечто подобное ещё раз, будете писать объяснительные. Вам всем должно быть хорошо известно, что за серьёзный проступок абитуриент к экзаменам не допускается!
Лишь только Носов оставил вагончик, Русанов встал между Керашвили и Джаббарлы:
– А ну-ка, джигиты, подали друг другу руки и забыли всё, что здесь сейчас произошло! И давайте-ка на свежий воздух! Вам обоим надо остыть! Давайте, давайте! – он вытолкнул обоих наружу и тихо добавил. – Не хватало ещё, чтобы грузинский витязь довёл число Бакинских
Глава 12. Исторический момент
Ещё до начала экзаменов лесной городок начали покидать незадачливые персоны. Кое-кто был изобличён в применении запрещённого в лагере алкоголя, кто-то не прошёл повторную медицинскую комиссию, кому-то дали под зад за нарушение распорядка дня. Церемоний не было. Выпроводили под белые рученьки даже серебряного призёра СССР по дзюдо, по нелепой случайности сломавшего себе руку при выполнении на перекладине гимнастического элемента «солнышко» в неположенное время.
Можно было не согласиться со столь суровым решением. Только вслух об этом в среде абитуриентов не говорили. Несправедливо? Вероятно. Но прежде чем отправить невезучего спортсмена домой, ему наложили качественный гипс. А это, согласитесь, акт милосердия и сострадания. Так что одна рука была на самом деле белого цвета.
После этого несчастного случая с незадачливым любителем гимнастики, командование сборов запретило заниматься на спортплощадках до особого распоряжения, расценив физкультурные упражнения как опасный вид активного досуга. А вдруг, чем чёрт не шутит – начнётся эпидемия повальных переломов? Для предотвращения массового выхода из строя кандидатов и была принята столь радикальная мера.
Турники осиротели, поля для игр обезлюдели, зрительские трибуны стыдливо томились голыми скамьями. Запретные сектора превратились в зачумлённые участки. Но утреннюю зарядку, не оправдав надежд сибаритов, оставили. Парней по-прежнему поднимали с коек и гнали на пробежку.
Абитура живо впитывала условия введённого миропорядка и употребляемую в лагере терминологию. Все усвоили, что вместо курсантов в Вышке принято иное обозначение – слушатель, коротко звучащее в обиходе как «слушак», и все намотали на ус: держи ухо востро, гляди в оба и жди судный день. И он настал. 12 июля был первым днём исторического экзамена или, если угодно, экзамена по истории СССР. В классах здания подготовительного отделения по два преподавателя на каждый факультет испытывали абитуриентов.
– Абитуриент Острогор для сдачи экзаменов по истории СССР прибыл! – доложил Сергей и, повинуясь приглашающему жесту преподавателя с чёрными усиками и печально-усталыми глазами, подошел к столу. Пробежав быстрым взглядом по аккуратно разложенным обрезкам бумаги, он взял третью полоску из третьего ряда, перевернул её и объявил номер.
– Берите бумагу, – предложил второй экзаменатор с круглым лицом, записывая фамилию Острогора в экзаменационный лист и ставя напротив него цифру вытянутого им билета, – проходите и готовьтесь.
Острогор обернулся. За столами сидели четыре абитуриента с напряжёнными и красными от умственной натуги минами. Один из них, с горящим кавказским взглядом, смотрел на преподавателей глазами старого альпиниста, на которого надвигалась снежная лавина. В них было презрение к смерти, жажда жизни и надежда на спасение. Прочие, поникнув головами, держали глаза долу.
Ему достались Семилетняя война и 2-й съезд РСДРП.
«Неплохо, неплохо, – борясь с лёгким волнением и настраиваясь на задание, думал Острогор, – этот материал я знаю. Справлюсь. Главное – спокойствие, сосредоточенность и уверенность! Понеслась!»