Ловушка для личного секретаря
Шрифт:
– Доброе утро, – в дверях стояла серьезная Юниза, – я так хорошо поспала.
– Вот и замечательно, – приветливо улыбнулась ей Элинса. – Сейчас будем обедать, потом поедем в другое место. Тут становится опасно, а делать зло не хочется. Как тебе Илли?
– Удивительно. Как вы сумели так быстро ее раскрыть?
– Малый круг открывала. Тебя тоже вечером возьму, нужно ауру выправлять. Да и живица из них так и хлещет, перед дорогой пополнить силы нужно. У тебя где выход?
– Далеко. На западе, под горами. Там, недалеко от маленькой деревушки, живет в пещере старая травница. Ее местные уважают, она сама к ним никогда не ходит, так они
– Я не понимаю, – не выдержала Лира, – а ты не могла нырнуть в зеркало? Раз, и нет тебя!
– Подчинение – страшная вещь, – грустно вздохнула Юниза. – Понимаешь все и знаешь, чего хочешь, но переступить через запрет не можешь. Это как через узкую пропасть прыгнуть… вроде и близко, а душа замирает, и ноги не идут.
– Лира, ты Наталье позвонила? – появилась в дверях с большущей кастрюлей Апраксия. – Пусть немедленно едут на двух такси. Мы в одно с собакой не поместимся. Илли, Юниза, расставляйте тарелки.
И с этого момента время словно рванулось вперед, так много оказалось дел, которые нужно было сделать. Быстро пообедав, Хингред помчался на участок, откапывать закопанные в укромном уголке ценности. Как Илли поняла, семья хранила их в нескольких местах. Немного золота, по одному колечку и цепочке, все носили на себе, тем более что здесь это было обычным делом, часть держали в заговоренных от воров шкатулках, а остальное, в основном монеты, закопали и защитили отводом глаз. Собрав все припасы, граф распихал их по маленьким кошелькам, предназначенным девушкам, и кармашкам пояса, который надел на себя.
Апраксия собирала в глубокую корзину по загодя написанному списку съестные припасы и мелкие вещи, которые нужно было взять с собой.
Ходить вечером по магазинам не хотелось, ведь им не подходили продукты в пластиковых упаковках, и все было приготовлено заранее. И сшиты мешочки, и закуплены флаконы простого стекла и глиняные горшочки. И теперь магиня ловко пересыпала соль, сахар, крупу, кофе и чай, заталкивала в горшочки масло и мед, а в заговоренные холстинки – сыр и ветчину.
Девушки срочно подбирали одежду, Элинса заранее приготовила несколько дорожных женских костюмов, похожих на любимый костюм Илли для верховой езды, и несколько длинных юбок из натуральных тканей. Блузок было много больше, в основном темные и серые: покупая эти вещи, мать с магиней помнили, что им придется начинать жизнь почти с нуля и будет не до светлых и нарядных кофточек. Еще было несколько длинных вязаных жакетов, шарфов и шалей и несколько удобных дорожных мешков, собственноручно сшитых Апраксией.
Примерно поделив одежду на то, что они наденут в переход, и то, что возьмут с собой, и разложив ее по мешкам, упаковали их в местные большие дорожные сумки и принялись переодеваться. Нужна была неброская одежда, которая прослужит день-два без замены – Хингред приказал не таскать лишнего, и так набиралось достаточно багажа.
– Мам, – задумчиво спросила Илли, когда вдруг оказалось, что они почти все собрали и ее помощь больше не нужна, – а как вы собираетесь брать собаку?
– Апи сунет
– Так пусть она его сейчас сунет, – предложила свежерасцветшая дриада. – И та злюка будет уверена, что отомстила, и таскать его не нужно.
– А ведь верно. Это нас ваш внезапный приход так выбил из колеи… растерялись как-то… все ждали, ждали… и вдруг… – Элинса всхлипнула и почти сразу в комнату вошла магиня:
– Что такое?
– Нет, ничего… просто нервничаю. Сунь сразу Тоби в стазис, так проще будет его перевезти. А Наталье скажем, что сбежал… обязательно ведь спросит. Кстати, где она?
– Недавно звонила, что подъезжают. – Лира, одетая в так любимые северянами полуспортивные свободноватые бриджи, кеды, футболку и бейсболку, уже стояла наготове. – Такси во двор пускать будем?
– Нет. Берите вещи, выносите к калитке, я присмотрю за Илли.
Девушка только печально поморщилась – как не вовремя она зацвела! Столько из-за этого хлопот родителям и Лире! По въевшейся привычке все подмечать, Иллира уже поняла, что после малого круга мать перестала волноваться за Лиру и переживает только за нее. Значит, они могли бы уйти прямо сейчас, но останутся еще на день или два из-за нее…
– Перестань себя упрекать, – рассердилась Апраксия, пришедшая с каким-то мешком, который желала обязательно всунуть в уже битком набитую сумку. – Ты не понимаешь, что вообще героиня и мы все тобой гордимся. А всех ухабов и рытвин на дороге судьбы предусмотреть невозможно. И вообще, не ошибается тот, кто ничего не делает. Легче всего лежать пузом кверху, плевать в потолок и всех поучать. А ты быстро цветешь, теперь даже я по ауре вижу, что ты дриада. Она у вас как у людей, только самый край нежной зеленью светится, когда не знаешь, трудно понять.
– Спасибо… – Илли хотела сказать, как она их всех любит и какие они замечательные, но зазвонил домофон, и голос Лиры возвестил, что это приехала Наталья.
И все завертелось, замелькало: погрузка сумок, потом рассаживание по машинам, последние вопросы, прощальный взгляд на дом, в котором она так и не пожила и не попала к морю, и час стремительной езды, от которой с непривычки захватывало дух.
А потом вокзал, выгрузка, сумки, спешащая, непривычно многолюдная толпа вокруг и очередное такси. Хингред, наученный жизнью, не захотел ехать напрямик к дому Натальи, вспомнив, что камеры у шлагбаума записывают все проходящие машины. Затем снова выгрузка, лифт, железная дверь и тесноватая двушка.
– Вам спальню, нам гостиную, – скомандовала Апи графу и огляделась. – А где зеркало?
– В спальне, потом принесем, – отозвалась Элинса, – сейчас оно нам будет мешать. Мы в круг, а вы следите.
Из этого малого круга, где, по ощущениям Илли, их было сначала четверо, а потом как будто одна, но большая, чуткая, ощущавшая всех, кто находился в ближайших квартирах примерно так, словно стен не было и в помине. И за одной из этих стен жила боль. Большая боль в маленьком, ослабевшем от этой боли теле, измаявшемся и сдавшемся, желающем только одного – чтоб эта боль скорее закончилась. Рядом с этим костерком боли теплился еще один, большой и тоже утомленный, страдающий от собственной боли, не такой сильной, зато застарелой, тягучей и тягостной.