Ловушка для «Осьминога»

Гагарин Станислав Семенович

– В Лапландии в это время года неуютно…

– Уже после того, Стив! Я позволил себе пять дней безмятежного отдыха на родине вашего отца…

– Вы были в Хяменлинна?

– Да, именно в этом чудесном городе. Гулял в парке Ауланко, в одиночестве обедал в ресторане Поп Хялляпюеря, заходил в дом, где родился великий Ян Сибелиус, побывал в музее старых автомобилей и картинной галерее на улице Арви Каристонкату…

– Знакомые места, – тихо проговорил Стив Фергюссон, и всегда стальные, неулыбающиеся глаза его вдруг потеплели.

«Черт возьми, – подумал Майкл, – наш железный Рутти, оказывается, может расчувствоваться…»

– Но к делу, дорогой Стив. Как говорит

наш потенциальный противник: делу время, потехе час. Сообщу вам только, что все пять дней в Хяменлинна у меня во рту не было ни капли алкоголя.

– И даже пива? – не поверил Фергюссон.

– Тем более. Разве вы не знаете, что по эффективности приобщения к пьянству пиво стоит на первом месте?

– Никогда его не любил… Но вы-то, Майкл?! Что случилось?

– Готовлю духовную сущность к серьезному делу. Словом, опять работаем вместе. По своему официальному ведомству я получил приказ содействовать вам в нейтрализации некоего гражданина, который, будь он в скором времени у власти, причинит нашему правительству массу хлопот и беспокойства, а так называемым акулам аэрокосмического бизнеса – прямые убытки.

– Вы говорите о…

– Именно о нем, Лассе Огрене.

Стив Фергюссон усмехнулся.

– Парадоксы терминологии, – сказал он. – Вы называете это нейтрализацией, а организация более откровенно: executive action [21] или попросту execution [22] . Вы пришли ко мне с конкретными предложениями, Майкл? Или ограничитесь рассказом о безмятежной жизни в долине Ванаевеси… Устраивайтесь поудобнее. Вы знаете, что я люблю общаться с вами в любом ка­честве. А пока сварю кофе.

21

Акция ликвидации (англ.).

22

Казнь (англ.).

Сделав глоток кофе из чашки и зажмурив от удовольствия глаза – Стив отлично готовил кофе, – Майкл Джимлин сказал:

– Нам стало известно, что здесь, в Ухгуилласуне, народно-демократическая партия решила провести предвыборный съезд, на котором она выдвинет Лассе Огрена кандидатом на пост премьер-министра страны.

– Это упрощает дело, – заметил Стив Ферпоссон. – В Ухгуилласуне наши люди чувствуют себя уверенно.

– Хорошо… Мои шефы считают, что убрать Огрена надо до начала работы съезда, пока он только председатель партии и не выдвинут еще кандидатом на пост главы правительства.

– Резонное пожелание. Понимаю ваших боссов, Майкл. Правда, это сокращает время на подготовку. Но Лассе Огрен получит свое.

– У вас есть уже определенный план?

– Пока черновой вариант. Но для полной гарантии успеха операции этим розовым пацифистом будут заниматься сразу три группы специалистов.

– Бог любит троицу, – усмехнулся политический советник.

VI

Рокко Лобстер и Август Эккерман вышли из кафе «Пегас» через полчаса после того, как обменялись опознавательными фразами. Затем они лениво побеседовали о погоде, температуре балтийской воды, новой экспозиции в Кардиорге, недавней регате, новом кинофильме «Письма мертвого человека». О деле, которое свело их в «Пегасе», не было сказано ни слова. Вскоре оба они расплатились, каждый за себя, и почти одновременно вышли из кафе. На улице Рокко Лобстер медленно стал подниматься к Ратушной площади, а его недавний сосед по столику заторопился

к повороту, свернул на улицу Вана-Тург. Дойдя до угла, там где улица пересекала уже довольно длинный проспект Вене, Август Эккерман резко повернул налево и вскоре был у здания со Старым Томасом наверху. Сюда же, но с другой стороны, не спеша подходил Рокко Лобстер.

– Давайте погуляем по площади и поговорим, – предложил агент «Осьминога». – За кормой у нас как будто чисто… Вы проверялись?

– Разумеется, – с достоинством кивнул Эккерман.

Август Эккерман был сыном зажиточного крестьянина с острова Сааремаа. Родился он в год освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, так что его мировоззрение нельзя было объяснить «тяжелым наследием прошлого». Эккерман был типичным порождением нового времени, той самой жертвой психологической войны, которую развернули против России ее бывшие союзники по второй мировой войне, едва только в Европе перестали греметь пушки.

Отец Августа, крепкий и критически мыслящий мужик, сразу понял, что возврата к прошлому не будет, и одним из первых вступил в колхоз. Правда, были у Якуба Эккермана неприятности с НКВД по поводу его младшего, брата Карла, занимавшего видный пост в буржуазной армии, затем служившего у немцев и организовавшего после сорок четвертого года лесную банду. Но Якуб доказал, что связи с Карлом не имеет, чекисты выяснили, что он говорит правду, и оставили честного крестьянина в покое.

Карл Эккерман недолго куролесил, в лесах ему было неуютно, и довольно скоро переправился на ту сторону Финского залива. И, видимо, не с пустыми руками, ибо вскоре основал торговую фирму, приобрел, два отеля, крупное молочное хозяйство, словом, успешно вписался в зону свободного предпринимательства.

А старший брат поднимал землю и растил сыновей. Их было у него трое. Младший, самый умный и любимый в семье, Август. Он закончил школу и отправился в Тарту, бывший немецкий Дерпт, а до этого русский Юрьев. Там он начал изучать в университете философию. И тут с ним произошло то, что происходит с теми, когда непривычные знания ложатся на социально неподготовленную почву. Особенно характерно это для юных студентов философских факультетов. Ведь здесь резче, нежели обычно, проявляется разрыв между системами подготовки в средней и в высшей школах.

В результате и Август, и подобные ему столкнулись с проблемой, что в школе они усвоили одно, в университете им говорили другое, а в действительной жизни они видели третье. Это ошеломляло и порождало юношеский экстремизм, который перерастал в скептическое отношение к окружавшим реалиям. Примешивались и цинизм, нигилизм. Сложным было варево, которое клокотало в сознании молодых людей.

У большинства эта «философская корь» проходила после третьего курса, когда недавние абитуриенты попросту взрослели. Кто-то побаливал до выпускного вечера, но были и такие, кто так и не находил себя в философии, расставался с ней, и лишь иногда насмешливо сообщал окружающим, что у него философское образование.

К формированию политического мировоззрения Августа Эккермана приложил руку и дядя Карл. В семье сааремааских Эккерманов о нем даже не упоминали. Но Август сам, уже будучи студентом, выспросил у матери подробности о дяде и стал искать возможность установить с богатым родственником контакт. С этой целью он выучил язык северных соседей, стал своим человеком у таллиннских фарцовщиков, которые вечно крутились возле интуристов. Вскоре и сам стал приторговывать тряпками, соблюдая максимальную осто­рожность и стараясь делать бизнес чужими руками – в последнем он видел признак истинно делового чело­века.