Ловушка для профессионала
Шрифт:
— Еще раз прошу прощения, — обратился ко мне Ляхов, когда официант отправился на кухню, чтобы повара перекроили пирог по желанию клиента.
Я погасил сигарету и как можно небрежнее заметил:
— Ничего страшного, Анатолий Павлович, сытый желудок важнее любого произведения искусства. Я как-то приобрел натюрморт Раушвегера, так, верите, на голодный желудок его рассматривать просто невозможно, слюной истекаешь. Кстати, вы давно занимаетесь коллекционированием?
— Почти пятнадцать лет. Не стесняйтесь, спрашивайте.
— Теперь моя очередь просить прощения, однако прошу понять меня
Ляхов с какой-то неподдельной печалью посмотрел в мою сторону и заметил:
— Видите ли, я работал в одном из силовых министерств и в связи с этим обстоятельством… Продолжать?
— Не стоит. Если не секрет, с каким посредником вы работали?
— С Маркушевским.
— Тогда все понятно. Вы собираете русскую живопись, портреты, в частности…
— В основном, да. Но также коллекционирую холодное оружие.
— Значит, Рокотова Маркушевский брал для вас?
— Да, и еще прекрасную работу Поленова, неужели позабыли?
— Помню, помню — Розмарицын, Поленов, Рокотов и…
Ляхов нарочно выдержал паузу, продолжая начатую линию поведения, а затем спокойно добавил:
— И неизвестный художник круга Венецианова. Вы уже закончили проверять меня?
Я прикурил очередную сигарету и в тон собеседнику протянул:
— Но ведь я уже просил у вас прощения. Кстати, почему так трагически сложилась судьба Маркушевского?
— Если бы она сложилась как-то по-другому, вряд ли бы я имел удовольствие познакомиться с вами, — заметил Ляхов. — Маркушевский продолжал бы брать за свои труды совсем небольшой процент, и мне бы было гораздо спокойнее. Жаль его. Если вам любопытно, то меня проинформировали: je подонки, которые избили его и ограбили, получили по десять лет.
— Да, судьба. Был у меня приятель, цеховик. Сейчас бы в героях ходил. Полгорода в свою продукцию одел. Расстреляли его за это. А тут два придурка лупят человека так, что тот уходит из жизни на больничной койке — и все для того, чтобы дубленку снять, в карманах порыться. Так им — по десятке… Потом глядишь — амнистия какая-нибудь… Да, что говорить, прекрасным специалистом был Петр Ефимович.
Ляхов молча качнул головой.
— Так что вас привело в наш город, Анатолий Павлович?
Ляхов медленно достал из бокового кармана клубного пиджака конверт и протянул его мне. В конверте лежала черно-белая репродукция. Изображенная на ней девушка смотрела с такой неподдельной печалью, что сразу стало ясно — в моих руках фотокопия незаурядного произведения искусства, позволившая с одного взгляда проникнуть в душу модели.
— Каюсь в своей неосведомленности, — сухо, как бы со стороны, прозвучал собственный голос, — однако никак не могу определить имя художника.
— Не удивительно, его работ в нашей стране почти не осталось. Это портрет кисти Марии Башкирцевой.
Несмотря на мою искусствоведческую подготовку, о Башкирцевой я слышал впервые, вот поэтому и отпустил дурацкую фразу:
— Женщина-живописец уже само по себе явление из ряда вон выходящее, тем более, если она художник незаурядный.
— А Серебрякова?
— Исключения лишь подтверждают правила. Впрочем,
— Хорошо, — Ляхов убрал в карман репродукцию. — Эта работа совершенно случайно выплыла в Южноморске. Одна из тех картин Башкирцевой, что хранились в Полтаве, и до сих пор считается — они погибли в сорок первом году во время бомбежки.
— А почему бы вам самому не заняться этим делом?
— Потому что я теперь здесь, как бы это ни странно звучало, — иностранец, к тому же не совсем логично рыскать по региону, где есть специалист такого класса, как вы. Мне не приходилось самому участвовать в таких поисках, ведь это должны делать профессионалы. Поэтому и пользуюсь услугами посредников. Кроме того, у меня, признаюсь откровенно, есть дела и поважнее.
Мне не очень понравилось, что Ляхов как бы невзначай щелкнул меня по носу. Можно подумать, деловой выискался, меня нашел, от безделья изнывающего. Ничего, Ляхов, ты на меня тоже поработаешь.
— Давайте договоримся так, — как можно мягче постарался сказать я, — мы постараемся найти для вас полотна Башкирцевой. Однако деньги меня не интересуют. Бартер — совсем другое дело.
— У меня прекрасный обменный фонд, — с гордостью сказал Ляхов.
Ничего, парень, красавец писаный, сейчас я тебя обрадую.
— Ив нем, конечно, есть скульптуры из янтаря?
Ляхов одарил меня таким взглядом, словно я перехватил столик на колесах, который подкатили к нам два официанта, и вывалил его содержимое на голову моего чересчур занятого собеседника. Продолжавший молчать Рябов сделал неуловимое движение пальцами, и половые ушли, так и не расставив яства на столе. По-видимому, здесь порядок такой; это я успел заметить. За некоторыми столиками тихо продолжались деловые переговоры, а возле них сиротливо стояли, дожидаясь своей очереди, столики с деликатесами. Однако стоило кому-то из посетителей поднять палец, как официанты вырастали перед ним, словно прятались рядом, под холщовыми скатертями с ярко-красными народными орнаментами.
— Скульптур из янтаря у меня нет. Однако я располагаю уникальными вещами — живопись, оружие. Если вас так интересует скульптура, и она есть. Из мрамора.
Я отрицательно покачал головой. Оружием он меня удивить хочет. Да у меня этого оружия — на полк диверсантов хватит, только пушек нет, потому что их при большом желании бузуки заменят. У Ляхова бы глаза на лоб полезли, увидь он арсенал моей фирмы. Наверняка подумал бы, что я, кроме искусства, еще и оружием промышляю.
— Меня интересуют скульптуры из янтаря, — упрямо повторяю и, чтобы Ляхов не продолжал настаивать на своем замечательном обменном фонде, заявил/ как отрезал, — иначе сделка не состоится.
— К сожалению, я не располагаю достаточным опытом в этом деле, — не сдавался Ляхов.
— Ничего страшного, — усмехаюсь в ответ, — я ведь тоже до сегодняшнего дня не подозревал о художнице Башкирцевой.
— Быть может, все решат деньги? — без особой надежды на мое согласие предложил Ляхов.
— Нет, — твердо сказал я. — С некоторых пор мне пришлось прекратить работу по найму. Другое дело — сотрудничество равных партнеров.
— Что конкретно вас интересует? — начал сдаваться собеседник.