Ловушка для Слепого
Шрифт:
Уже наверху Активист на секунду притормозил и посмотрел назад. Глядя на Одинакового, с высоты напоминавшего сломанную куклу, брошенную в песочнице капризным ребенком, он подумал, что отныне проблема нарушенной идентичности близнецов решена раз и навсегда: шрамы на лице лежавшего в карьере трупа наконец-то перестали иметь какое бы то ни было значение.
Еще он подумал о том, что противотанковая граната – превосходное оружие.
– И как ты ее добросил? – удивленно пробормотал он, обращаясь к Телескопу.
– Сам удивляюсь, –
Тыква оказался богатым наследником. Как выяснилось, у него была тетка, которая, отойдя в лучший мир, оставила племяннику квартиру в Чертаново. Хрущевская пятиэтажка, где проживала когда-то эта почтенная дама, о существовании которой Активист узнал только тогда, когда попал в ее апартаменты, стояла на улице Красного Маяка, в двух шагах от станции метро «Пражская». Строение это, как и все остальные строения подобного типа, сильно напоминало обувную коробку, поставленную на ребро. Его убожество несколько скрадывалось вымахавшими выше третьего этажа деревьями, в которые за долгие годы превратилась воткнутые первыми жильцами дома в перемешанную со строительным мусором глину прутики.
Однокомнатный скворечник Тыквиной покойной тетушки располагался на втором этаже. Ленивый Тыква, имевший к тому же свою собственную квартиру, появлялся здесь редко – в основном для того, чтобы спрятаться от какой-нибудь очарованной его автомобилем бабы или не в меру приставучего кредитора. Естественно, ни о каком ремонте он и не помышлял, и квартира уже три года стояла именно в таком виде, в каком осталась после поминок. Единственное, что удосужился сделать Тыква, так это через цепочку подставных лиц продать квартиру себе самому, превратив ее таким образом в идеальную нору, где можно было отсидеться в случае надобности.
Теперь такой случай, похоже, наступил. Активист не был уверен в правомерности такого словосочетания – «случай наступил», но оно как нельзя лучше выражало глубинную суть имевшей место ситуации. И Тыква, и неприкаянно маявшийся на продавленном теткином диване Телескоп выглядели так, словно на них основательно наступили, лица их казались плоскими и какими-то серыми, словно припорошенными землей. Активист подозревал, что сам он выглядит ничуть не лучше. Боевой азарт прошел, уступив место унынию. Нужно было быть полным кретином, чтобы не понимать: они обрекли себя на гибель в тот самый момент, когда отважились пойти против Кудрявого.
– Ну, что загрустили? – нарочито бодрым голосом спросил он, ковыряясь в сигаретной пачке. – Во чужом пиру похмелье?
– Да уж, – отводя взгляд, буркнул Телескоп.
– Молчи, сучонок, – рыкнул на него Тыква, так резко подавшись вперед, что старый облезлый стул с круглым фанерным сиденьем и гнутой спинкой протестующе скрипнул под ним. – Не думай, что кто-то забыл, как ты нас Кудрявому заложил!
– Да пошел ты на хер! – сиплым сдавленным голосом заорал Телескоп. – Сколько раз повторять: это
– Это еще разобраться надо, ты или не ты, – непримиримо проворчал Тыква. – И не ори, как роженица на качелях, всех соседей на уши поставишь.
Активист прикурил, откинул крышечку пепельницы и аккуратно поставил ее перед собой на покрытый пыльной захватанной скатертью круглый обеденный стол. Выпущенная струя дыма заставила плавно колебаться свисавшие с древнего плюшевого абажура нитки пыльной паутины. В наступившей нехорошей тишине вдруг с отчетливым щелчком включился и громко застучал компрессором ископаемый холодильник, включенный специально для того, чтобы охладить принесенную водку.
– Хватит, – сказал Активист, когда молчание затянулось. – Нечего себя хоронить. И нечего грызться, как бешеные псы. Мы теперь в одной лодке…
– Трое в лодке, считая суку, – вставил начитанный Телескоп.
– Вот именно, – Активист кивнул, разглядывая висевший над головой малиновый абажур. – Суку мы вычислим.., если среди нас есть сука. Лично я очень надеюсь, что нет. А что до Кудрявого… Ну что тут скажешь? Нам всем уже давно положено быть жмуриками, а мы, как видите, не только живы, но и с наваром. Товар мы отдали, а что его быки подохли, так дело это житейское…
Он вдруг словно со стороны услышал свои слова, и его замутило. Он говорил, как Кудрявый, и уже процентов на пятьдесят думал, как он. Это было отвратительно, словно в груди у него поселилось мерзкое чудище, исподволь переваривавшее Виктора Шараева и превращавшее все, что было в нем человеческого, в холодное слизистое дерьмо.
Стиснув зубы, он переждал приступ тошноты и прежним спокойным тоном продолжал:
– Может быть, с ним удастся договориться.
– А если не удастся? – спросил Тыква. Посмотрев на него, Активист впервые обнаружил, что Тыква, оказывается, тоже умеет играть желваками.
– А если не удастся, – сказал он, – тогда… Что ж, на войне как на войне. Или мы, или он. В конце концов, у него на руках огромная партия марафета, взятая с боем. Черта лысого он успеет избавиться от нее за пару дней.
– Стучать? – Тыква скривился, словно откусил от лимона. – Западло, Активист.
– Решил жить по понятиям? – спросил Шараев. – Ну-ну. И потом, это ведь на самый крайний случай. Может, он вообще махнет на нас рукой.
– Гм, – с сомнением произнес с дивана Телескоп.
– Я сказал, заткнись! – рявкнул на него Тыква. – Этот козел мне не нравится, – сообщил он Активисту.
– Не нравится – не ешь, – отрезал Активист. – Все, хватит. Всем зашиться по норам и не высовывать носа. Посмотрим, что он предпримет. Кстати, где Машка?
– Не твое дело, – буркнул Тыква. – Что, перепихнуться не с кем?
– Дурак, – спокойно сказал Активист. – При чем тут это? Ты хотя бы удосужился ее спрятать?
– Удосужился, – проворчал Дынников, играя желваками. – Черт, выпускной класс, а она в школу не ходит!