Ловушка для волшебников
Шрифт:
Он в ужасе поднял голову и увидел, что мама выглянула в окно.
— Мам! — позвал он. — Назад! Тебя подстрелят! Но мама даже не обернулась.
— Вы, там, внизу! — поставленным учительским голосом прогремела она в гневе. — Да-да, вы, крашеная блондинка с винтовкой! Я с вами разговариваю! Ну-ка, немедленно прекратите, слышите? Здесь двое моих детей, и я не потерплю такого безобразия! Стыдитесь! Нельзя так распускаться!
Пока мама
— Скорее! — поторопил он. — Пишите, пока ее отвлекают. Ну же: «Диллиан повернулась и, не произнеся более ни единого слова, вошла в храм». Быстро!
Папа яростно застучал по клавишам.
— Мам, ругай ее дальше! — прошептал Говард. Услышала его Катриона или нет, неизвестно, но она разошлась не на шутку и продолжала громить Диллиан. Говард покосился на часы, Эрскин опять схватил его за руку и тоже посмотрел, который час.
— Осталось минуты две, не больше! — в отчаянии простонал Говард.
— И я добьюсь, чтобы вас арестовали! — грозно заключила мама, потом отвернулась от окна и обычным приятным голосом сказала: — Вроде бы ушла. Ты закончил, Квентин?
— Сажаю ее в корабль, — отозвался тот. — Говард, а взлетит он без моей помощи?
— Да, сам взлетит, через несколько секунд, — ответил Говард. — Хочешь полюбоваться?
Папа допечатал фразу и встал. Все сгрудились у окна, глазея на двор, посреди которого в ярком лунном свете все еще стоял сторож и подозрительно щурился на незнакомое мраморное здание, возникшее неведомо откуда внутри строительных лесов. В куполе здания, правее макушки Вентурусовой головы, возник светящийся полукруг, похожий на лунный серп. Он неуклонно рос и ширился, словно луна прибавлялась, и вот уже полумесяц стал полной луной, и из ее сверкающего круга в синие ночные облака ударил ярчайший сноп света. Раздался оглушительный взрыв, оконные стекла задребезжали, всех в кабинете шатнуло. Строительные леса и храм с разверстым куполом заволокло дымкой. У всех заложило уши.
Из сияющего отверстия в куполе медленно поднимался космический корабль, серебристый, величественный, прямой, как карандаш. Он поднимался все выше и выше — из столба света в лунное сияние, — все быстрее и быстрее. Все не сводили с него глаз, и вот корабль рванулся в небо, выбросив слепящий шлейф раскаленного белого пламени. Вновь грянул взрыв. Корабль взвился ввысь, прочертил наискосок диск полной луны в ночной синеве, превратился в звезду и пропал.
— Ух ты! — выдохнул Рыжик.
Говард
С неба донесся раскат грома — последний привет корабля. Говард вздрогнул и заметил, что папа крадется обратно к пишущей машинке. Но Говард опередил его, в один прыжок подлетел к столу и отключил то, что приделал к машинке Арчер.
— Я просто хотел дописать: «И жили они долго и счастливо», — уязвленно заявил папа. — Но прикинул, что навряд ли у них там это получится.
Эрскин отошел от окна и потянулся во весь свой гигантский рост, с хрустом расправляя плечи.
— Теперь-то я попутешествую, — протянул он. — Мир повидаю. — Потом просительно глянул на маму. — В гости раз в год пустите?
— Конечно, Эрскин, если хотите, — ласково ответила она.
Говард осторожно пригляделся к Эрскину. Показалось или тот правда посматривает на Катастрофу? Сама Катастрофа привалилась к Торкилю и, сладко зевая, засыпала на ногах. Она подметила, что Говард наблюдает за ней, и поманила его пальцем.
— Будешь меня обижать, скажу папе всю правду про слова, — сонно пригрозила она. — Я видела, как Эрскин пнул Торкиля.
«Хм, придется задержаться, — подумал Говард. — Я просто обязан пожить у Квентина с Катрионой и помочь им вырастить Катастрофу. Надо же как-то отплатить за все те неприятности, которые я им устроил. Навряд ли им понравится, если из Катастрофы вырастет Шик номер два».
Впрочем, теперь он понимал, что выращивать придется и самого себя, и надо будет очень постараться, чтобы снова не стать Вентурусом. А то мало ли как жизнь сложится: вдруг Эрскин вернется через годик и скажет, мол, он повидал мир и не прочь его окучивать. Если он затеет захватить мир, то уж конечно, предложит Катастрофе поучаствовать. Да, такой день вполне может настать, и Говарду с Катастрофой следует к нему подготовиться. «Надеюсь, на третий раз у меня все-таки получится прожить жизнь правильно, — подумал Говард. — Нельзя же трижды все испортить».