Ловушка горше смерти

Климова Светлана

— Ты давненько у нас не показывалась, — проговорила Альбина, брезгливо сужая глаза на стол, где рядом с бутылкой кефира лежал надкушенный Линой хлеб, намазанный малиновым вареньем. — Хорошо, что Елена помнит твой адрес. Мария Владимировна уже который день подряд отвечает по телефону, что тебя нет и не предвидится.

— А меня и в самом деле нет, — отвечала Лина, стоя перед Альбиной и слыша, как за ее спиной Леночка сбрасывает свою шкуру, чтобы, как сытая кошка, тут же свернуться клубком в потертом кресле — кровать Лины оставалась еще не прибранной.

— И где же это тебя нет? — уже спокойнее спросила Альбина,

выбрасывая сигарету в открытую форточку и опускаясь на стул. — Если, конечно, не секрет?

— Личная жизнь, — сказала Лина, помещаясь напротив на кровати, — разве я и на это не имею права без вашей санкции?

— Не тот ли это красавчик, которого как-то приводил наш Дима?

— Зачем вы пришли? — спросила Лина, сдерживаясь. — Неужели соскучились, Альбиночка?

— У тебя горячая голова и скверный характер, Лина, — отвечала гостья, — но в остальном масса достоинств и редкая внешность. Однако дело даже не в этом — на сей раз нам без тебя не обойтись. Да и тебе не мешало бы подзаработать. — Она медленно повернула голову, осматривая комнату. — По крайней мере приоденешься…

Альбина впервые вела себя с ней так, открыто давая понять, что, если бы не безвыходное положение, никакая сила не заставила бы ее переступить порога этой трущобы.

— Говорите конкретно. — Лина резко махнула рукой на Манечку, бочком протискивающуюся в дверь. В руках матери кренился поднос с дымящимися голубыми чашками. Манечка, уже открывшая было рот, моментально исчезла.

— Конкретны только город и программа, с которой вы поедете. В остальном — как обычно. Старшей будет Женя. Деньги получите сразу в Харькове, без проволочек. Четыре дня с дорогой.

— Когда? — спросила Лина.

— В понедельник, вечерним поездом. Завтра сводная репетиция.

Подготовить костюмы до отъезда ты успеваешь.

Лина подумала о том, что сегодня она должна встретиться с Марком, а значит, прямо от него придется ехать на репетицию. Эта поездка не должна его интересовать, вернется — позвонит. Деньги и в самом деле не помешают.

— Хорошо, — проговорила Лина, рывком поднимая тело со стула и делая шаг к Леночке, которая и в самом деле задремала в кресле. Коснувшись ее острого плеча ладонью, Лина повернулась к Альбине и твердо сказала:

— А теперь — уходите!

Город показался ей серой пустыней, полной скелетов голых деревьев. Они мчались в «рафике», и всех четырех девочек слегка подташнивало, потому что в поезде, заперевшись в купе, они почти до утра пили дешевый коньяк, который прихватила Женя, и болтали. Инга-стриптизерша, певица Лена и Стасик вроде бы спали по соседству. Сейчас хуже всего приходилось Леночке, не переносившей энергичной езды, — ее лицо имело цвет той зелени, которая, возможно, и появляется весной в этом городе. Во всяком случае, такой вариант — что зелень бывает — нельзя полностью исключить. Что ж, ноябрь, в Москве все готовятся к зиме, накануне срывался снег, а здесь все-таки теплее — в прохладном, но не резком здешнем воздухе она сразу, едва сойдя с поезда, различила запах прелой листвы. Клочковатое небо висело совсем низко, не улучшая настроения.

Лина взглянула в окошко — справа проплыли стены домов сталинской постройки, напоминавших Сокол, о чем она и сообщила водителю, рядом с которым сидела. «Так проспект и называется — Московский», — обронил водитель и умолк.

Она оглянулась в салон. Инга, чем-то

похожая на немку-гувернантку, сидела сзади в неприступном одиночестве, прижимая к полным коленям потертый чемоданчик, в котором, Лина знала, находились косметика, розовое шелковое белье, прозрачный балахон и легкая шаль. Широкополая шляпа скрывала ее лицо. Светлана лениво покусывала яблоко, а Стасик испуганно косился в окно. Остальные расположились подремать. Лишь Леночка никак не могла устроить свои длинные худые ноги в шпильках, едва прикрытые короткой синтетической шубкой.

Лина вздохнула и перевела взгляд на лобовое стекло, уже заляпанное грязью. Дорога впереди очистилась, они выбрались за черту города, и водитель прибавил скорость. Танцовщица удивилась, что он один, обычно их встречал какой-нибудь расторопный джентльмен и уже в пути сообщал цель поездки. Она откинулась в кресле, поплотнее запахивая узкое пальто, под которым были свитер и теплая, ниже колен, юбка, и попыталась отключиться…

Марк, по своему обыкновению, делами Лины не интересовался, а она, привыкая к нему понемногу, тем не менее совершенно не намеревалась сообщать о своей поездке. Еще не произошло ничего такого, чтобы Лина почувствовала себя обязанной так поступить. Разумеется, помимо воли, она хранила в себе память о том, как Марк торопил ее в спальню, ее волновало это нескрываемое желание, однако собственная сдержанность порождала лишь чувство скованности и несвободы.

Он сумел-таки разбудить в ней нечто — но и только…

— Приехали! — сказал водитель.

«Рафик» уткнулся в желто-розовую стену ограды. Дверь распахнулась, и пока Лина приводила себя в порядок, остальные выбрались из салона и стайкой собрались у входа. В парке — иначе не назовешь — по другую сторону ворот, сквозь чугунную их вязь завиднелся приближающийся рослый мужчина в кожаном рыжем пальто, удерживающий на широком поводке кавказскую овчарку. «Рафик», брызнув из-под колес мутной водой, развернулся и сгинул.

Лина подошла к своим, осторожно минуя лужи. Мужчина с собакой уже переговаривался через решетку с Женей, и та указывала на довольно-таки тяжелый кофр с костюмами. Мужчина взглянул в сторону Стасика, но Женя отрицательно покачала головой. Лина усмехнулась; сколько бы она ни бывала на выездах с этим обладателем медового вибрирующего альта, он никогда не только не пытался помочь, но и не приближался к девушкам: его держали для другой надобности.

Мужчина привязал овчарку к ближайшему дереву и, выйдя за ворота, подхватил кофр.

— Вперед! — коротко бросил он.

Лина увидела вблизи его черные до синевы, прямо зачесанные назад волосы, квадратные челюсти и скучающие глаза.

— Вы рановато пожаловали, — произнес мужчина, — но это ничего, сейчас я устрою вас, покормлю, а около двух приедет Науменко, который по вашей части.

Цезарь, сидеть!

До дома топали минут десять, вдыхая пахнущий сосной и дымком воздух.

Где-то, очевидно, жгли листья. Никого не было ни около белоснежного огромного особняка, ни в нем самом. Стояла тишина, было поразительно чисто, и все это вселяло безотчетную тревогу. Обычно их шумно встречала уже подвыпившая компания, словно долгожданных трактирных цыган, здесь же было иное. «По всему судя, уголок областного масштаба, — шепнула Лине на ухо многоопытная Женя, — охраны понаставлено… Хотя хозяева еще не прибыли».